Александр Власов - Третья тропа

Забудкин спрятался за Кульбеду.

— Товарищ сержант! Постойте с ним в коридоре! — попросил подполковник. — А мы посовещаемся.

— Разрешите мне остаться? — настойчиво произнес Кульбеда. — А Иннокентий и один там побудет-не убежит. Я за него в ответе! — Он присел перед Забудкиным, одернул его курточку, заглянул в глаза-щелки. — Ведь правда, не подведешь?

— Только не отдавайте! — прошептал мальчишка и сам вышел из комнаты.

Разговор был трудный. Кульбеда и Клим настаивали на том, чтобы оставить Забудкина в лагере. Капитан Дробовой молчал. Подполковник Клекотов не сразу высказал свое мнение. Он внимательно прислушивался к возражениям Зины Кудрявцевой, которые были очень вескими. На мальчишку объявлен розыск, и она обязана доставить его в милицию.

— Когда найдут родителей, тогда пусть и забирают! — сказал Клим.

— А как искать, если он у нас останется? — спросил Клекотов. — Этим мы затрудним работу милиции.

— Найдут родителей или не найдут, а ему самое место в таком лагере! — высказался наконец капитан Дробовой и добавил: — Только без этих… без поблажек!

— Это пустой разговор! Вы меня поймите! — Зина Кудрявцева для убедительности прижала руку к груди и произнесла чуть ли не по слогам: — Я не имею пра-ва!

— Можно мне? — спросил Кульбеда. — Жалко его. И врунишка несусветный, и кривляка — дальше ехать некуда, а жалко!.. Набедокурит — и в меня носом тычется, защиты ищет. Телок несмышленый, да и только!.. И уж если он признается в чем, так мне первому… Раньше любого инспектора… Я это нутром чую.

На всех подействовали эти слова. Клекотов с удивлением почувствовал, что теперь готов поддержать сержанта. Зина Кудрявцева хоть продолжала еще возражать, но уже не так решительно.

Может быть, все-таки оставить? Только что она скажет секретарю райкома партии, если вернется одна? Как объяснит в милиции свой поступок? Для многих эти опасения стали бы решающими, а она пересилила себя и, дав согласие оставить мальчишку в лагере, сказала, как провинившаяся и заранее приготовившаяся к наказанию девчонка:

— Ну и будет мне сегодня!..

Кульбеда первый вышел из штаба. Забудкин стоял в полутемном коридоре, привалившись к стене.

— Пошли, Иннокентий, докапывать канаву.

За этот день во всех четырех взводах ребята завершили внутреннее оборудование палаток, соорудили умывальники, туалеты и приступили к установке столбов для электро- и радиопроводки. В вечерних рапортичках, представленных в штаб, командиры докладывали и о неприятных происшествиях. Их было много. Кто-то прорезал в палатке дыру. Юные дзержинцы нашли виновника, заставили наложить на прорезь заплату и перевели его в эту палатку. Теперь его кровать стояла как раз под залатанной дырой. Если в дождь будет капать — винить некого.

Снова обнаружились картежники. Они играли на «велосипед». Проигравшего заставили разуться, уложили его на спину. Между пальцами ног засунули по тонкой полоске бумаги и зажгли. Мальчишка отчаянно задергал ногами, чтобы потушить огонь. Это и называлось «велосипедом».

В первом взводе произошел взрыв, после которого палатку наполнил тошнотворный запах. Оказалось, что у одного из запасливых мальчишек в тумбочке лопнула банка с кильками. Она и дома лежала, наверно, не одну неделю, а здесь, в нагретой солнцем палатке, ее прорвало.

Рапортичка третьего взвода, подписанная Славкой Мощагиным, выглядела благополучно. О разоблачении Забудкина он не писал, считая, что в штабе знают об этом лучше, чем он. Об истории с фотографиями Славке вообще не было ничего известно. А больше никаких происшествий в его взводе не случилось, если не считать мелочей, о которых Славка решил не упоминать. Во втором отделении была небольшая потасовка. В четвертом в палатке на столе устроили кучу малу. Алюминиевые ножки не выдержали тяжести и согнулись. Славке казалось, что описание всего этого в рапортичке прозвучит как кляуза.

Зато он не поскупился на слова, подробно докладывая о том, что Богдан сдержал слово и вместе с другими мальчишками еще до обеда в ударном порядке поставил палатку. В этот знаменательный для него день Богдан вел себя образцово, особенно после того, как сияющий Вовка Самоварик вернулся из штаба с фоторужьем. Без всяких расспросов Богдан понял, что все обошлось благополучно. Он позвал Вовку к себе.

— Запомни: Богдан долги отдает по первому требованию.

— Да ладно! — отозвался Вовка и покатился куда-то отыскивать первый кадр, достойный нового, никогда еще им не опробованного фоторужья.

После ужина в лагере не работали. В тот вечер на всех просеках загорелись костры. Мальчишки уже знали, что начальник лагеря не запрещает разводить огонь, и почти у каждой палатки взметнулось вверх веселое пламя.

На Третьей Тропе горели два костра. Один — большой и жаркий — пылал на самом берегу речки. Там собрались мальчишки из трех отделений. Многие уже бродили по воде с горящими головешками — искали раков. Второй костер — поменьше — трещал и стрелял искрами около палатки Богдана. Большая груда сухого валежника была заготовлена впрок. Это постарались Шуруп и шурупчики. Они воспользовались добрым настроением Богдана и сами вызвались натаскать дров. Получив милостивое разрешение, мальчишки приволокли из леса столько сучьев и хвороста, что на всю ночь хватит.

У костра собралось почти все отделение. Не было только троих. Вовка Самоварик еще не вернулся, а Гришку Распутю и Забудкина огонек не выманил из палатки. Они лежали на своих койках. Забудкин старался держаться подальше от мальчишек. Он еще не освоился со своим новым положением. Привычную маску бывшего сектанта пришлось снять. Без нее он чувствовал себя неуверенно.

Гришка не вышел из палатки только потому, что предпочитал полежать спокойно. Не поворачиваясь к Забудкину, он спросил:

— Сафоновка далеко?

Распутя нечасто сам начинал разговор, а когда все-таки начинал, то обычно говорил или спрашивал что-нибудь совершенно неожиданное, никак не связанное с тем, что происходило вокруг.

— Чего? — не понял Забудкин.

— Не знаешь, — констатировал Гришка и недовольно добавил: — А еще болтают — весь свет обошел.

Забудкин повернулся к нему спиной, и оба опять замолчали.

Мальчишки у костра наблюдали за Фимкой и Димкой, которые заканчивали начатую вчера работу — выжигали последние штрихи на портрете подполковника Клекотова. Сходство было поразительное. Получилась забавная карикатура, совсем не обидная, а дружеская — такая, что даже строгий Сергей Лагутин не нашел ничего оскорбительного для начальника лагеря.

Фимка вынул дудку изо рта — сделал перерыв — и, всматриваясь в карикатуру, задумался.