Александр Власов - Третья тропа

— Ну какой из меня командир!.. Кто меня слушать будет?

Это подействовало. Члены Совета посмеялись и отпустили Вовку — очень уж неавторитетно выглядел он с задранными кверху ногами, с опустившимися до колен брючонками.

Фамилию Гришки Распути первым назвал на Совете сержант Кульбеда. Мнения сразу разделились. Все знали, что Гришка — из числа «трудных». Никто не запрещал назначать командирами таких мальчишек, но не рано ли? Прошла всего неделя — не ошибется ли Совет?

Во время предварительного обсуждения Гришкиной кандидатуры в штабную комнату вошел Богдан. Сидевший рядом с дверью командир первого взвода встал и грудью двинулся на него.

— Здесь Совет! Не видишь?

— Мне сюда и надо.

— Надо, так жди — вызовем!

И Богдан вышел. После встречи с Натой в нем что-то сломалось. Не было сил грубить, спорить, настаивать. Он вернулся на крыльцо и сел на ступеньку спиной к Фимке и Димке. Он слышал, как динамики на Третьей Тропе прокричали:

— Григория Распутина просят прийти в штаб!.. Большой Совет вызывает Григория Распутина!..

Через минуту кто-то из членов Совета позвал Фимку с Димкой. Богдан остался один. Мысли были какие-то тяжелые и бесформенные — такие, что и не определишь, о чем он думал. И чувства под стать мыслям — притупленные, вялые. Как совершенно посторонний человек, видел он Катю, которая пробежала из кухни в санчасть, Гришку Распутю, шагавшего к штабной поляне.

— Тебя тоже? — спросил Гришка у Богдана и, не ожидая ответа, громко затопал ботинками в полутемном коридоре.

Когда его длинная фигура выросла на пороге штабной комнаты, командир первого взвода, хоть и встал, но не пошел грудью на такого верзилу, а вопросительно взглянул на членов Совета.

— Садись, Гриша! — сказал сержант Кульбеда.

И Распутя невозмутимо и спокойно сел на ближайший стул.

Совет заканчивал разбор «дела» Фимки и Димки. Выступал юный дзержинец — командир одного из отделений. Как беспощадный обвинитель, он задавал вопросы и сам же отвечал на них:

— Был договор о стрижке? Был!.. Дали они согласие? Дали!.. Сами, без принуждения? Сами!.. Мина взорвалась? Взорвалась!.. Так о чем же речь, товарищи? Нету речи!.. Пусть заговорит машинка!

Комиссар Клим хмурился. Он помрачнел еще больше, когда слово взял капитан Дробовой.

— Я был на вводном занятии, — сухо и деловито сказал он. — Два наших воспитанника показали образец смекалки и ловкости, и я не знаю, за что их надо наказывать. Вопрос поднят не по существу, а из чисто формалистического принципа.

Это был камешек в огород комиссара, но Клим, не скрывая радости, заулыбался и разделил бороду на две косицы. Это означало приятное признание в собственном заблуждении — не ждал он, что Дробовой будет защищать Фимку и Димку. И многие не ждали этого. Выступавший до капитана агрессивный командир отделения сказал с места:

— Раз уж сам начальник по режиму против наказания, я снимаю свое предложение…

А Богдан все сидел на ступеньке крыльца, опустошенный и уже чужой для этого лагеря. Мимо прошли Фимка с Димкой, сохранившие благодаря капитану Дробовому свои волосы. Занятые минными проблемами, они даже не взглянули на Богдана.

— У нее был донный взрыватель! — убеждал Фимка Димку.

— Не в том дело! — возражал Димка. — Она на неизвлекаемость установлена! К ней так просто не подступишься!..

Катя вышла из санчасти и, как показалось Богдану, направилась прямо к нему. «Сейчас еще и эта хай подымет!» — с тоскливым безразличием подумал он. Но она легко взбежала мимо него по ступеням и уже из коридора бросила на ходу:

— Кланяйся Нате в ножки, чурбан!

Командир первого взвода и Катю остановил на пороге штабной комнаты. Но ее не так-то легко было остановить.

— Отойди! У меня срочно!

— Совет заседает! — внушительно произнес командир. — Большой Совет.

— Это я знаю! — Катя оттеснила его в сторону и обратилась сразу ко всем: — Я другого не знаю!.. Собрали Большой Совет! Очень хорошо! Со всех взводов, из всех отделений есть свои представители. А пищеблок? Это вам что? Пустячок?.. По три раза в день к нам являетесь, требуете, чтоб вовремя, и чтоб вкусно, и чтоб чисто! А как в Совет, так нас нет?

Она могла бы говорить еще долго, с каждой фразой повышая голос, но подполковник Клекотов поднял обе руки вверх.

— Сдаюсь!

Катя замолчала, выжидательно глядя на него, готовая, если потребуется, снова забросать упреками и обвинениями весь Большой Совет.

— Не знаю, как остальные, а я сдаюсь! — повторил Клекотов. — Это наше упущение. Предлагаю включить Катю в состав Совета!.. Возражений нет?

— Пусть только попробуют! — пригрозила Катя и заняла место в переднем ряду. — Можно продолжать… Что вы там без меня обсуждали?

Пряча улыбку, подполковник Клекотов объяснил, что Совет рассматривает кандидатуру Григория Распутина и решает вопрос, назначить ли его помощником командира отделения или воздержаться.

— Назначить! — сказала Катя. — Парень он простой и кушает за двоих! — Чтобы продолжать, ей пришлось вскочить и притопнуть ногой, потому что вокруг хохотали. — Оч-чень смешно!.. В здоровом теле — здоровый дух!

— Не горячись, Катюша! — сказал Клекотов. — Никто пока не возражал против Распутина. Ты нас прервала, когда мы хотели послушать его самого… Слушаем тебя, Григорий!

Распутя встал.

— А чего говорить-то?.. Обижать ребят не буду… Ну и другим не дам.

— А справишься с отделением? — спросил капитан Дробовой.

Гришка приподнял руки, оценивающе посмотрел на широкие ладони.

— Может, и справился бы, только я ж обещал не обижать их.

— Да не в том смысле! — поправил его Дробовой. — Слушаться тебя будут?

— А чего ж им не слушаться?.. Чего не надо, заставлять не буду.

— Я-за! — Катя подняла руку.

Проголосовали дружно. Подполковник Клекотов взял со стола новенькую звездочку и подошел к Гришке.

— Сходи в мастерскую, пришей и возвращайся — мы тебя тогда поздравим по всей форме!

Гришка взял красную звездочку и, услышав подсказку Славки Мощагина, сказал:

— Есть.

Радости или простого удивления не было ни в его голосе, ни в глазах, и только сержант Кульбеда подметил, что Гришка чуточку подтянулся и без напоминания расправил плечи. Выходя, он не шаркал ботинками по полу, а на крыльце до того расчувствовался, что показал Богдану звездочку.

— Во чего выдали… Иду пришивать.

Не ответил Богдан. Может быть, и не слышал. Непонятная Катина фраза о Нате все еще звучала в ушах. Что могла сделать эта девчонка? За что он должен благодарить ее и даже кланяться в ножки? И не то чтобы просвет или выход увидел Богдан из своего темного тупика. Нет! Просто он почувствовал крохотное облегчение оттого, что, значит, не все отказались от него. И неважно, что она там сделала! Пусть мелочь какую-нибудь. Но, значит, не вычеркнула его из памяти, не отгородилась от него, как Фимка и Димка.