Игорь Чесноков - Иду в неизвестность

— Ишь ты! — восхитился Шестаков. — Ровно у нас в Соломбале на рождество…

Грохнул выстрел гарпунной пушки, будто призывавший всех поскорее присоединиться к сияющему празднику огней.

Невольно прибавили шагу, не сводя глаз с маленького лучезарного «Фоки», сияющего весёлыми живыми огоньками посреди чёрной пустыни. Казалось, тьма вокруг стала гуще. Лишь мягкие жёлтые отблески отражалась на снегах на пути к судну да выделилась диковинными, будто мраморными переливами скала неподалёку от трепетавшего огоньками корабля.

Оживлённо гудящей толпой подошли к «Фоке» и разглядели, что он был расцвечен огнями плошек с жиром и двух пылающих по обе стороны от трапа смоляных бочек.

Перед входом на трап пришедших встретила, к их вящему изумлению, диковинная процессия: одетые в рогожные одёжки поверх полушубков, с изукрашенными до неузнаваемости лицами грозный морской царь с кудельной бородой, в серебристой картонной короне поверх шапки и с трезубцем, зажатым в толстой рукавице, его герольд в высокой самодельной из мешковины шапке наподобие боярской, изогнувшийся подобострастно, царица вздорного вида, разодетая в какие-то тряпки, с круглыми ярко-красными пятнами румян на щеках — в ней можно было узнать Коноплёва — и два страшных чёрта с вымазанными сажей лицами, похожие на кочегаров Кузнецова и Коршунова.

Герольд величественным жестом остановил подошедших и голосом Лебедева объявил титул морского царя, поведя в его сторону рукой:

— Перед вами царь Нептун Полярный, повелитель вод арктических, князь Карский, Беломорский и Новоземельский, Президент снегов, и льдов, и ветров, и ближайших всех морей. А я — слуга его Борей!

Нептун пристукнул трезубцем и грозно, рычащим голосом Линника осведомился, кто такие, да что за судно здесь стоит.

Выступив вперёд, Седов, сдерживая улыбку, представился, назвал судно:

— Экспедиционный корабль «Святой мученик Фока»!

— А, не раз я мял ему бока! — проворчал Нептун. Он предъявил начальнику экспедиции свои обвинения:

Весело сияют озарённые огнями лица зимовщиков. Всюду пар от дыхания. Не чувствуется и мороз.

объявил Нептун.

Седов согласился с требованиями морского царя, достал из нагрудного кармана и вручил ему список тех, кто не бывал прежде за Полярным кругом.

Первым черти схватили Кушакова.

Под крики и хохот зрителей каждому, кого крестили, кидали за ворот ковшик воды со льдом, а лица вымазывали сажей.

И началась кутерьма.

Ничто не спасало: ни отговорки, ни попытки хитростью проскользнуть мимо чертей на судно.

— Ха-ха-ха, ох-хо-хо! — надрываются от смеха матросы.

Досталось капитану Захарову, смешно заахавшему от полученного за шиворот льда. Дурашливо завопил так, что залаяли собаки, «окрещённый» Шестаков.

Весело, громко смеялся Седов. Держался за бока Зандер-старший. глядя, как крестят черти его младшего брата, охал от смеха Максимыч.

Боцмана Инютина с видимым удовольствием окрестил сам морской царь, всыпав ему двойную порцию льда за воротник.

За обедом в украшенных разноцветными флажками и фонариками кубрике и кают-компании вкусно запахло пельменями, пирожками. Была подана и селянка из консервированных овощей, а на сладкое — компот.

После дневного сна Седов предложил всему экипажу вновь одеться и выйти на лёд. Опять запалили огни иллюминации.

Вынесли все имевшиеся на судне лыжи — десять пар, и Георгий Яковлевич объявил лыжные состязания в честь судового праздника открытыми.

Участвовать в них вызвались немногие. Этот факт подтвердил опасение начальника экспедиции и врача о том, что люди тяжело переносят зимовку в высоких широтах. Седов знал, что в таком случае людей надо всё время расшевеливать, не давать им засиживаться, залёживаться.

Набрать удалось лишь девять лыжников.

Грохнула гарпунная пушка, и под улюлюканье зрителей лыжники побежали по размеченной заранее вешками трассе вокруг судна, протяжённостью с километр.

Вперёд вырвались молодые, крепкие Пустошный с Линником и Седов. Развернулась упорная борьба. Каждый из троих мог рассчитывать на победу. На пол-лыжины впереди всех, шумно пыхтя, бежал раскрасневшийся Шура. За ним, широко шагая, спешил упрямо закусивший губу Линник и следом Седов, ловко орудуя палками и неудержимо устремляясь вперёд всем туловищем. Остальная группа, растянувшись, осталась позади. Отставшие скорее шли, чем бежали.

Перед трапом, возле которого был финиш, Седов, мощно дыша, ещё энергичнее заработал ногами и руками и, вырвавшись вдруг вперёд, под возбуждённые крики зрителей первым пересёк натянутую верёвочку, которую держали бывшие черти.

Раздосадованный Линник, на две-три ступни отставший от Седова, попытался на финише сделать отчаянный рывок всем телом и, не удержавшись, свалился к ногам болельщиков под их хохот. Едва не налетел на него запыхавшийся Шура Пустошный.

— Эх, ты, земляк-соломбалец! — кричит ему Шестаков. — Скис! Небось конноту обпился в обед!

Шура остановился, тяжело дыша, зыркнул сердито на Шестакова.

— Ахал бы, дядя, на себя глядя, — прерывисто выдохнул он. — Ну-ка сам пробеги!

— Не, не побежит. А ведмедя б пустить за им — то-то полетел бы! — заметил Инютин.

— Ха-ха-ха, дак он бы от мишки и на мачту взбежал бы на лыжах!

Когда подоспели остальные, досталось от зрителей и им.

Главный судья Кушаков повесил на шею победителю награду на голубой ленте — вылепленного из шоколада медведя. Под аплодисменты команды Седов разломил награду на три части и протянул по одной Пустошному с Линником, признавая их равными соперниками.

После ужина, когда расторопный Кизино споро убрал со стола, вновь все члены кают-компании собрались вместе, привлечённые звуками романса, который пела металлическим патефонным голосом Каменская, популярная певица.

— Ах, послушать бы эту прелестную особу теперь здесь, настоящую! — вздохнул Кушаков, снимая с патефона окончившуюся пластинку.

— А я предлагаю послушать настоящего пианиста, — предложил Пинегин, хитро поглядев на Визе. — Не откажите, Владимир Юльевич!

— Просим, просим! — раздались голоса.

— Извольте, — согласился Визе и направился к пианино. — Что ж сыграть для вас?