Эркки Суомела - Чужая страна - черника

Да вот же — Э скил!

Эскил сидел в первом ряду в зеленой, как трава, шерстяной рубашке. И его имя и фамилия как раз подходили к вырезанному на парте сердцу. Это было сердце Эскила Йоганссона. Янне начал размышлять, как выглядит Эскил Йоганссон. Ему почему-то казалось, что он — смеющийся, широкоплечий — очень похож на Масу, оставшегося там, в Финляндии. И Эскил Йоганссон никогда не называл его дьяволенком. Нет, из них, Эскила и Янне, могли бы выйти друзья.

— А теперь…

Захлопали крышки парт, убраны были книги. Янне последовал примеру других и старался перехватить взгляд Лилли; иногда она улыбалась и кивала, когда ему удавалось сделать то же самое, что и другие. Но сейчас Лилли глядела мимо него.

— Выйди ты, Гун-Лис, — сказала она.

Сзади слышался запах ландыша, его принесла с собой Гун-Лис. На ней были широкие, волочащиеся по полу брюки. Шварк! Шварк! — раздавалось, когда она шла. Гун-Лис подошла к доске и принялась рисовать новый шар. Когда шар был готов, она провела через него косую линию. Лилли закивала вновь и продолжала кивать даже тогда, когда Гун-Лис прошла мимо Янне на свое место.

Лилли начала читать что-то вслух по книге с зеленой обложкой. Янне забылся, глядя на свет яркой лампы. Свет дрожал и пульсировал. Поглядев на него некоторое время, Янне почувствовал, что и его глаза начинают мигать. Он смежил веки. Пульсирование продолжалось с минуту, затем стало совершенно темно. Но в этой темноте ему вдруг показалось, что кто-то пристально смотрит на него и злорадствует. Он раскрыл глаза и быстро огляделся вокруг.

Никто на него не смотрел.

— Сорок тысяч… с лишним… длиной…

На какой-то момент в Янне зародилась надежда, что слова Лилли станут вещественными, такими, как дерево или железо. Тогда он сможет выхватить их из воздуха рукой, поворачивать и рассматривать.

— …ёверсигтли… [3] Наглядный (швед.).

Это слово, пожалуй, походит на штопор и будет на ощупь твердым и холодным.

— А теперь Янне.

Лилли стояла перед ним. Он смотрел ей в живот, на коричневую юбку; чуть повыше коричневая ткань переходила в зеленую блузу.

— Ты понял?

Янне перевел взгляд на туфли Лилли. Они были коричневые. Он почувствовал, как рука Лилли опустилась на его плечо. Рука была легкая, но она все же подняла его вверх, словно большой подъемный кран. Они стояли друг против друга — он и Лилли. Со стороны класса слышался шепот, позади кто-то кашлянул.

— Ты понял? — снова спросила Лилли.

Янне кивнул и сказал, почти прошептал:

— Да.

Это короткое слово легко было вымолвить. И если сразу ответишь утвердительно, избавишься от необходимости объяснять, а он ровно ничего не смог бы объяснить.

— Тогда иди к доске, — сказала Лилли.

Где-то вышла осечка: ему не позволили остаться на месте. Лилли подошла к учительскому столу и манила его рукой.

— Ну иди же…

Щеки Янне вспыхнули. Он медля пошел по проходу. Когда он проходил мимо двери, ему захотелось броситься вон, устремиться во двор, а оттуда куда-то далеко-далеко, где никто не сможет увидеть его. Однако черная доска надвигалась на него, как бы он ни мешкал; он чуть было не наскочил на нее. А нарисованный на ней шар вырос в размерах и теперь был большой, величиной с днище бочки.

— Будь добр, — сказала Лилли.

Янне прислушивался к звукам в классе и думал о себе и о том, как он выглядит сзади. Он завел руку за спину и пощупал ремень. Рубашка, к счастью, оказалась заправленной в брюки как следует. Он провел рукой по волосам; они нередко топорщились у воротничка, топорщились они и теперь. Он послюнявил ребро ладони и пригладил их.

А взгляды буравили его, острые, как шило.

Он взял из желоба указку и несколько мгновений держал ее поперек обеими руками. Лилли чего-то ожидала от него.

Но чего?

Наверное, она ожидала, что он покажет указкой на какое-нибудь место шара, дугу или косую линию. В верхней части шара была ложбинка; мел взял тут кратчайший путь. Сжав губы в нитку, Янне приставил конец указки к ложбинке.

Затем он прислушался.

Кто-то зашипел совсем близко. Янне глянул через плечо. Это шипела Лилли, подняв палец, словно выговаривая кому — то. В ряду у окон раздалось фырканье, посреди класса послышалось девчоночье хихиканье.

Янне положил указку в желоб и повернулся, чтобы идти. Но Лилли выступила вперед и протянула ему белый мел.

— Нарисуй, будь добр, — сказала она.

От него ожидали, чтобы он что-то нарисовал. Янне держал мел в руках так, как держат сигару, и смотрел на шар. На том, прежнем, шаре были обручи.

Ну, если они хотят, чтобы он нарисовал обручи…

Янне поднес мел к окружности шара и резко дернул рукой влево. Мел заскрежетал по доске, и это было как вскрик человека. Он широко замахнулся, как замахиваются для удара: обруч залетел далеко на другую сторону окружности. Затем он нарисовал второй обруч, третий и так все новые и новые, пока шар не стал похож на клубок ниток.

Тут он снова прислушался.

За его спиной было совершенно тихо. Но это была такая тишина, какая воцаряется перед грозой. Он чувствовал это спиной. Все мысли выскочили у него из головы, лишь одно слово гвоздило его: прочь, прочь, прочь… Но он все стоял и стоял на месте, ноги словно приросли к полу.

Сейчас грянет гроза.

Он одернул спереди рубашку и провел рукой по «молнии» брюк. Она была застегнута. Или он все-таки забыл? В спешке он иногда забывал ее застегнуть, и тогда были видны кальсоны. Вот и сейчас они видны, если… Но он не осмеливался больше проверять: все бы это увидели. Десятки глаз следили за каждым его движением.

Ему вдруг захотелось закричать, заорать, сделать что-нибудь такое, чтобы стерегущие сзади взгляды уступили ему дорогу и он смог пойти на свое место рассматривать сердце Эскила Йоганссона. Но он не закричал, а лишь сжался в комок и бросился бегом к своей парте. Он попал не в тот проход и помчался обратно. Его рука задела что-то мягкое, пальцы ощутили тепло чьей-то кожи. Он прижал руку к боку и, спотыкаясь, поспешил дальше. Кто-то потянул его за рукав, он вырвался и шумно плюхнулся на свое место.

Сердца были на месте на крышке парты, маленькое чуть повыше над большим.

— Спасибо, Янне, — сказала Лилли, — большое спасибо.

И тут раздался взрыв.

Он начался откуда-то сзади гулким, как из бочки, смехом, покатился вперед, разросся вширь и овладел всеми уголками класса. Смех бушевал над Янне, как туча с градом, он хлестал, он бил… И повсюду виднелись черные зияющие отверстия ртов. Он прижался лбом к парте.

Но и парта, казалось, жгла.

— Тихо! — крикнула Лилли. — Тихо!

Сперва смех начал заикаться в передних рядах; он прерывался, стал выдыхаться; гул как из бочки тоже начал стихать. Потом наступила минута полной тишины, а за нею один за другим стали раздаваться обычные в классе звуки: зашуршала бумага, послышалось чмоканье губ, перешептывание, кто-то высморкался, о парту стукнулся ботинок, на пол, звякнув, упала монета. Звяканье почему-то напомнило Янне о колокольчике и о том, как однажды в Финляндии по замерзшему озеру ехал на гнедой лошади толстый мужчина в меховой шапке. Тогда-то и звенел колокольчик.