Антонина Ленкова - Это было на Ульяновской

По Антоновой юности тоже прокатилась эта самая война «за царя и отечество», многое мог он себе представить, но чтобы женщина в такую лихую годину могла посадить в повозку пятерых детей, голых и босых, и отравиться неизвестно куда…

— И как же вы — доехали?

— Доехали. И бараки нашли. Это где Ростов уже кончается, а Нахичевань еще не началась. И отца нашли — худой такой, бледный. Увидел нас, даже заплакал от радости. А потом говорит врачам: поправился, выписывайте. Выписали. Повез он нас аж за Дон. Нашли там место, землянку выкопали, жить стали. Бедовали, как все. Одно хорошо — вместе. Да только недолгой была та радость — в девятнадцатом году умер отец…

Серые глаза девушки наполнились слезами, губы дрогнули.

— Ну-ну, не плачь. — Антон вытащил из кармана платок, неумело стал утирать ей слезы. — Этим горю не поможешь. Дальше-то как жили?

— Да так и жили. Мать с горя черная ходила, еле поднялась. Надюшка работать пошла, я газеты продавала. Как красные в город вошли, легче стало. Гаврика в Москву учиться послали. Он у нас самый умный был, даже в гимназию ходил, когда еще в Урюпинске жили. Как выучится — начальником будет.

— Каким начальником? — спросил Антон.

— Обыкновенным. Чтоб Советскую власть защищать. Ему знаешь как повезло: их там кормят… Мы сюда приехали от голода спасаться. — Девушка вдруг заторопилась. — Заболталась я тут с тобой, а у меня еще дел невпроворот.

— Какие ж у тебя дела?

— Всякие. У кого белье постираю, кому огород прополю, кому полы помою. Мало ли работы! Надо только ее не бояться.

Они шли быстро, минуя одну за другой узкие, кривые улочки. Поравнявшись с низким глинобитным домиком, девушка, взмахнув на прощание рукой, исчезла, будто сквозь землю провалилась.

Антон улыбнулся и отправился по своим делам. А на следующий день пришел на знакомую улицу, отыскал убогую хатку, в которой разместилась семья Хованских, и, взглянув на Марию, понял окончательно: не будет ему без нее ни счастья, ни радости. Потому сказал открыто и просто:

— Вот что, Мария, выходи за меня замуж.

И увез ее на Украину.

Приятно было Антону, что понравилась его молодая жена и матери, и братьям. Была она веселой, работящей, его, Антона, почитала и любила. Когда подарила ему сына — вылитую его копию, — готов был на руках ее носить, каждое желание исполнять.

А Марию тянуло в Ростов, куда переехали к тому времени мать, сестры, младший брат Володя и где после гибели на боевом посту другого брата, Гаврика, получила квартиру и его семья.

В Ростов так в Ростов! Собрались Кизимы, поехали. Приспособили под жилье бывшую конюшню, стали себе жить да поживать. Антон радовался, видя, как счастлива Мария, а ей для счастья много не надо: муж у нее хороший, родные — рядышком. Все сыты, одеты, обуты. Дети растут добрыми, послушными. Одного ей хотелось — чтоб другие тоже были счастливыми. Оттого и старалась помочь, если у кого что не ладилось.

— Ты, Колюшка, накорми малых, — приказывала старшему, — а я сбегаю Васильевне подмогу. Хворая она…

Коля глядел на мать темными отцовскими глазами и, как он, покачивал головой: когда уж у матери хлопот поубавится?

А она, чмокнув сына в щеку, убегала.

Долгие летние дни мальчишки Ульяновской улицы проводили во дворе Кизимов, где стараниями Марии Ивановны и с их помощью была построена беседка. Приходили из соседнего двора Витя Проценко, Яша Загребельный, Игорь Нейгоф. Подсаживался Ваня Зятев, который, хоть и был глухонемым от рождения, понимал все, о чем говорили ребята. Так, во всяком случае, им казалось.

Заглядывал сюда и Коля Петренко. Жил он на этой же улице, только ближе к Буденновскому, а в кизимовскую беседку привел его однажды вездесущий Толик.

— Вы тут о героях рассуждаете, — заявил он мальчишкам, — а не знаете, что на нашей улице тоже герой живет.

— Герой? — удивились ребята.

— Герой. Вот он — Коля Петренко.

— Ну что ты, какой я герой? Я ведь тебе просто так рассказал, а ты… Да вы ему не верьте, ребята!

— А мы и не верим, — откликнулся Яшка.

— А грамоту тебе за что дали? — не унимался Толик. — Там что написано? За поимку важного шпиона!

— Не за поимку, а за помощь в поимке, и не важного, а просто шпиона, — уточнил смутившийся мальчуган.

— А не важных шпионов не бывает, — горячился Толик.

— Погодите, ребята, — остановил их Коля Кизим. — Вы что, всерьез? Ну-ка, тезка, расскажи, как все было.

— Так это дело давнишнее, уже года три прошло, — неохотно начал мальчик и замолк: может, неинтересно, раз так давно?

Но ребята ждали продолжения.

— Мне тогда в санаторий путевку дали, на Черное море. Вот там было здорово! Купались каждый день, в горы ходили! У нас обезьянка жила — все понимала. Как человек. А шкода! Один раз…

— Ты нам про обезьянку в другой раз расскажешь, — перебил его Витя. — Про шпиона давай.

— А какие на Черном море шпионы? — вдруг засомневался Яшка.

— Как — какие? — живо обернулся к нему мальчуган. — Самые обыкновенные. Нас на первой же линейке предупредили: мы живем на границе, и в любой момент с моря может высадиться шпион.

— Это правда, — подтвердил Коля Кизим. — Нас в пионерском лагере тоже предупреждали. Мы даже засады устраивали, но так никого и не поймали.

— Мы тоже не поймали. Только помогли. Да и то нечаянно получилось. Под самый конец смены, когда мы про этих шпионов и думать забыли.

А было так. Подошли к нему, девятилетнему мальчугану Коле Петренко, двое ребят постарше. «Пошли, — говорят, — в пещеру». — «Так спать же после обеда положено», — отвечает Коля. А они смеются: «Спи, если за месяц не выспался. А мы не дураки — последние дни на сон тратить». — «А если попадет?» — поинтересовался мальчик. «Из санатория выпишут? — засмеялся Коля Приходько. — Вот уж не думал, что ты такой трусишка. А еще ростовчанин! Чего бояться? Все равно через два дня уезжать».

Петренко подумал и согласился.

Ту пещеру, глубокую, сырую, мрачную, ребята обнаружили во время похода в горы. Идти далековато, километра полтора, зато посидеть в ней знойным июльским днем сплошное удовольствие: такая там прохлада. Плохо только, что пробираться к ней надо по узкой тропке через заросли держи-дерева. Приходится идти осторожно, по одному, да еще на расстоянии, чтобы колючей веткой не хлестнуло.

Они были уже почти у входа в пещеру, когда шедший впереди Коля Приходько вдруг замер и, обернувшись, прижал палец к губам: тихо!

Из пещеры доносились странные звуки: «Пи-пи-пи…»

— Морзянка, — шепнул мальчик.

Они сошли с тропы, остановились в кустах. Совещание было коротким, решение единодушным: разыскать пограничников.