Айвен Саутолл - Поселок Тополи

Жюли шла с ним за руку. Она очень любила ходить за руку с дедом. Дед был хороший. Руки у него в шишках, лицо как высохшая репа, и ходит ужасно смешно. Он так широко расставлял ноги, что Жюли все хотелось пробежать между ними.

Жюли не могла бы сказать, что такое дед, она только знала, что он не «люди». Она еще не доросла до того, чтобы задумываться о старости, но знала, что дед никогда не сердится, как люди, и с удовольствием сидит и играет с ней, когда людям некогда, и рассказывает чудесные сказки про козляток, и про поросят, и серого волка, и медвежонка Пуха. В ее представлении дед перепутался с богом.

— Ну что ж, — сказал дед, глядя издали на затихший дом, — похоже, что Стиви еще не нашел Стеллу.

На это Жюли много чего могла бы сказать, потому что Жюли могла много чего сказать о чем угодно, но дед ее обычно не слушал, хотя обладал удивительной способностью бурчать что-то подходящее в ответ на ее вопросы. Деду было вполне достаточно знать, что она рядом, чувствовать в своей руке ее ручонку и думать свои думы под ее звонкую, почти несмолкаемую болтовню. И сейчас он обратился не столько к Жюли, сколько к самому себе, хотя отсутствие двух старших детей его совсем не встревожило. И насчет пожара он был, в общем, спокоен, не то что некоторые другие. Все эти разговоры об эвакуации чепуха. Правильно, почему тем, кто помоложе и покрепче, не подсобить соседям, но уж бросать собственные дома, расположенные на пути пожара, все равно, но своей воле или нет, — это чистое безумие. Ежели есть у тебя дом и участок, изволь свое добро охранять.

Деда они с места не сдвинут, разве что силком уволокут.

А что болтают, будто пожар дойдет до Тополей или хотя бы до Прескота, этакой чепухи он в жизни не слыхал. Власти только сами себя запугивают. Сильный пожар в середине лета — это, конечно, не шутка, но тут такую панику развели, что впору подумать — пожаров никогда не бывало. В какую-то минуту деду стало так противно, что он даже выключил радио, правда, в следующую минуту он, хоть и неохотно, снова его включил. По всем станциям одно и то же. Сплошная истерика. Репортеры ведут передачи с наблюдательных пунктов, с самолетов, с, «передовых позиций в зоне пожара». Тысячи добровольцев из города хлынули в горы — это уж будет полный хаос: сотни полицейских, и солдат, и всякого народу, который в лесных пожарах смыслит не больше чем свинья в апельсинах. Это и правда грозит бедствием, да только бедствие-то они сами и накличут. Чтобы бороться с пожарами, нужны люди знающие, местные, закаленные. А они всё обратили в какой-то пикник, в пляску страха и недомыслия.

И Дон Бакингем тоже хорош — укатил в Милтондэйл. И Робертсон туда же. Мужчина должен оставаться при своей семье, разве только он специалист и действительно может принести там пользу. Ни Бакингем, ни Робертсон понятия не имеют, как тушить пожары. И так повсюду. Сотни Бакингемов и Робертсонов и, хуже того, сотни неопытных юнцов очертя голову ринулись в пекло.

Дед поймал себя на том, что мысленно спорит сам с собой, что за детей-то все-таки тревожно, что пожар может и сюда добраться. Ведь один раз так уже было на его памяти. Но тогда это было иное дело. В те дни условия были не те, даже местность была не та. И как бы то ни было, людей эвакуируют в Прескот; о том, чтобы эвакуировать Прескот, речи не было. Потому Жюли сейчас и при нем, да еще в доме младенец Робертсонов. Дед улыбнулся, вспомнив про младенца. Ему было так приятно, что молоденькая миссис Робертсон без малейшего колебания доверила ему своего малыша.

Тут он почувствовал, что Жюли изо всех сил дергает его за руку.

— Смотри, дед, — повторяла она, — смотри, смотри, вон ветролет!

Ветер внезапно донес оглушительный стук мотора, и вертолет прямо у них над головой задвигался боком, точно краб. Дед нахмурился — над вертолетом он увидел не голубое небо, а огромную коричневую тучу.

Это был дым.

На один короткий миг дедушка Фэрхолл испытал чувство сладостного облегчения — кажется, мотор заработал. Он дошел до того состояния, когда явь перестаешь отличать от фантазии, однако понимал, что такое может случиться только во сне. Нет, машина по-прежнему молчала. Звук мотора донесся сверху, с какого-то несчастного вертолета.

Усталый, потный, трясущийся, он прислонился к борту машины и попробовал ногой подсунуть под переднее колесо кирпич. Он измучился, запыхался, был страшно сердит. Уже много лет он так тяжело не работал. Не даст он этой машине себя одолеть! Умрет, а выведет ее на дорогу.

Вертолета он не видел, он вообще не видел далеко без очков. Даль от него ускользала, средний план всегда был в тумане. Лишь очень редко он видел в воздухе вертолет или самолёт. Он узнавал их по звуку, а сейчас в шуме вертолета было что-то недовольное, требовательное. Звук этот ему не понравился. Совершенно неуместный звук. Ведь пожар не перекинулся через горы — так он, по крайней мере, полагал. Для присутствия здесь вертолета не было никаких понятных причин. Дедушка вообще не любил таинственности, а сейчас тем более. Зачем этот чертов вертолет сюда явился?

Подсунув наконец кирпич под колесо, он привалился к машине, тревожно прислушиваясь к тому, как ветер швыряет шум мотора из стороны в сторону. Скверный сегодня день, зловещий день… Все кости у него ныли от усталости и дурных предчувствий.

— Уйди! — крикнул он в небо, и звук послушно замер. Его так бесследно поглотил гул деревьев, что дедушка подумал: может, его и не было, может, это шумело у него внутри, бунтовало сердце.

Он крутил ручку, пока хватало сил, потом, одной красной, мясистой рукой держа баранку, а другой намертво вцепившись в дверцу, попробовал потихоньку толкать упирающуюся машину вверх, по пологому, но длинному подъему от гаража к дороге. Он был крупный старик, сильный уже одним своим весом, но он боялся толкать слишком сильно, выкладываться до конца — особенно после того, как нечаянно увидел в зеркальце лицо. Это было его собственное лицо, искаженное, багровое. Оно ужасно его испугало. Если б он не знал, что сердце у него здоровое, он бы поклялся, что сейчас свалится замертво. И все же он продолжал толкать, придерживая последние запасы сил. Нельзя умирать, пока он не запустил машину, не нашел Питера и не вывез его из этих мест. Родители его уже, наверно, с ума сходят.

Он, разумеется, понимал, что напрасно не добился помощи от Бакингема, Робертсона и остальных, кто с ними был. Целый грузовик — они в одну минуту вывели бы машину на дорогу. Дурак он был, что не изложил свою просьбу порешительнее, что дал им уехать. Будь его машина на дороге, он бы съехал под гору своим ходом, и тогда, рано или поздно, мотор бы заработал. Но Робертсон был одержим одной мыслью — набрать полный грузовик мужчин и мчаться в Милтондэйл. Дедушка заставил-таки его остановиться, но толку из этого не вышло.