Джин Уэбстер - Милый недруг

– Разве он вам не говорил? Она сошла с ума шесть лет назад. Дошло до того, что стало опасно держать ее дома, ему пришлось ее убрать. Он чуть не умер. Кажется, за целый год ни разу не улыбнулся. Странно, что он вам не говорил, ведь вы с ним такие друзья!

– Естественно, что ему неприятно говорить на эту тему, – ответила я сухо и спросила, какую мазь она употребляет для чистки меди.

Мы с Сэди Кэт отправились в гараж, сами разыскали котят, и, к счастью, нам удалось уйти до прихода доктора.

Не можешь ли ты сказать мне, что это означает? Разве Джервис не знал, что он женат? Это самая странная вещь, какую мне приходилось слышать. Право, мне кажется, что миссис Мак-Гурк права – доктор мог бы как-нибудь при случае сообщить мне, что у него жена в сумасшедшем доме.

Конечно, это ужасная трагедия, и он, вероятно, не может говорить об этом. Теперь я понимаю, почему он так чувствителен к наследственности – он, наверное, боится за свою девочку. Страшно подумать, сколько боли я ему причинила всеми своими шутками, и я злюсь на себя и на него.

Чувствую, что мне никогда больше не захочется его видеть. Господи! Слыхала ты когда-нибудь, чтобы кто-то сел в такую лужу?

Твоя Салли.

P.S. Том Мак-Кум толкнул Мэми Проут в негашеную известь, заготовленную каменщиками. Она наполовину сварилась. Я послала за доктором.

24-е июля.

Милостивая государыня!

Должна довести до Вашего сведения весть об ужасном скандале с заведующей приютом Джона Грайера. Пожалуйста, не дайте этой истории проникнуть в газеты. Воображаю, какими пикантными деталями обрастет дело о «жестокости» заведующей, предшествовавшей ее смещению!

Я сидела на солнышке у раскрытого окна, читала прелестную книгу о фребелевской теории воспитания детей. – «Никогда не выходите из себя, будьте всегда ласковы с детьми. Если они и покажутся вам скверными, помните, это потому, что они плохо себя чувствуют, либо потому, что у них нет интересного занятия. Никогда не наказывайте. Просто отвлекайте их внимание». Я почувствовала огромный прилив любви и нежности ко всей этой юной жизни, окружающей меня, как вдруг мое внимание привлекли мальчишки под окном.

– Ах, Джон, не мучай ее!

– Отпусти!

– Убей ее поскорее!

Но все эти крики не могли заглушить душераздирающего визга. Я бросила Фребеля [38], помчалась вниз и нагрянула на них из боковой двери. При моем появлении они рассыпались во все стороны, и я увидела, что Джонни Коблен пытает маленькую мышку. Избавлю тебя от кошмарных деталей. Я подозвала одного мальчика и велела ему поскорее утопить ее. Джонни я схватила за шиворот и потащила к кухонной двери, (он большой, неуклюжий, тринадцатилетний мальчик). Он сопротивлялся, как молодой тигр, хватаясь на пути за столбы и дверные ручки. Вряд ли я смогла бы с ним справиться при обыкновенных обстоятельствах, но тут моя шестнадцатая часть ирландской крови взыграла и придала мне сверхъестественную силу. Мы ввалились в кухню, я поспешно огляделась, первой попалась мне на глаза скалка для раскатывания теста. Я схватила ее и принялась колотить Джонни изо всех сил, пока буйный маленький негодяй, каким он был четыре минуты назад, не превратился в хныкающего, запуганного мальчишку, просящего пощады.

И вдруг, в этот самый момент, вваливается не кто иной, как доктор Мак-Рэй! На его лице выразилось полнейшее недоумение. Он подошел, взял скалку из моих рук и поставил мальчика на ноги. Джонни спрятался за него и уцепился за его пиджак. Я была в такой ярости, что не могла произнести ни одного слова; я с трудом сдерживалась, чтобы не разреветься.

– Пойдемте отведем его в канцелярию, – сказал доктор.

Мы вышли, причем Джонни все время держался от меня на почтительном расстоянии. Мы оставили его в передней, вошли в мой кабинет и затворили дверь.

– Какое преступление совершил этот мальчик? – спросил доктор.

Вместо ответа я просто положила голову на стол и расплакалась. Я была совершенно измучена и морально, и физически; все мои силы ушли на то, чтобы скалка произвела должное действие.

Всхлипывая, я передала ему все кровавые подробности, и он посоветовал мне больше не думать об этом, – ведь мышка уже мертва. Потом он принес мне стакан воды и сказал, чтобы я плакала, пока не устану, это меня успокоит. Я не уверена, что он не погладил меня по голове. Во всяком случае, он применил ко мне свой обычный метод – я видела десятки раз, как он с неменьшим успехом применял тот же способ лечения к истеричным сироткам. Это был наш первый разговор за всю неделю, не считая официального «Доброго утра».

Когда я настолько успокоилась, что могла смеяться – правда, вытирая глаза мокрым платком, – мы обсудили преступление.

– У этого мальчика плохая наследственность, – сказал доктор. – Может быть, он слегка дефективен. Мы должны смотреть на это, как на всякую другую болезнь. Даже нормальные мальчики иногда жестоки, в тринадцать лет нравственное чувство мало развито.

Потом он посоветовал мне вымыть глаза горячей водою и восстановить свое достоинство, что я и сделала. Мы позвали Джонни. Доктор говорил с ним на удивление ласково, разумно и человечно. Джонни сказал в свое оправдание, что мыши – зловредные животные, их надо убивать. Доктор возразил, что для благополучия человеческой породы приходится приносить в жертву многих животных, но лишь для самосохранения, а никак не из мести, и жертву надо приносить с наименьшим страданием для животного. Он описал ему нервную систему мыши и объяснил, что бедное маленькое создание не может защищаться, а потому – никак нельзя понапрасну мучить его. Он посоветовал Джонни развить в себе воображение, чтобы смотреть на вещи с точки зрения другого, даже если этот другой – всего только мышка. Потом он подошел к книжной полке, вынул том Бернса и рассказал мальчику, каким он был великим поэтом и как дорога его память всем шотландцам.

– Вот что он пишет о мышке [39], – доктор раскрыл книгу, нашел, где там «Зверек проворный, юркий, гладкий», и объяснил мальчику эти стихи, как только может объяснить шотландец.

Джонни ушел в полном раскаянии, а доктор направил свое профессиональное внимание на меня. Он сказал, что я переутомлена и нуждаюсь в отдыхе. Почему бы мне не съездить на недельку в Адирондакские горы? Он с Бетси и мистером Уизерспуном будут пока что вместе управлять приютом.

Знаешь, это как раз то, о чем я мечтала. Мне нужны перемена мыслей и немножко соснового воздуха. Моя семья открыла свой лагерь на прошлой неделе и возмущается, что я туда не еду. Они не могут понять, что такой пост, как мой, нельзя бросить, когда вздумается. Но на несколько дней я смогу устроиться. Мой приют заведен, как часы с недельным ходом, и не остановится до четырех часов дня будущего понедельника, когда поезд вернет меня к моим обязанностям. К вашему приезду я снова буду оседлой, и моя голова очистится от глупых фантазий.