Леонид Жариков - Судьба Илюши Барабанова

Трудно было поверить, но случилось именно так. Обрадованная Лидия Ивановна стала раздевать Илюшу, вытерла носовым платком слезы с его лица, успокоила Степу.

В классе их встретили радостными возгласами. Недовольны были только двое: Фоня и Шурик Золотарев.

На перемене Илюша и Степа даже не вышли из класса.

Притихшие, они сидели за партой. Гога Каретников навестил их и ободряюще воскликнул:

— Выше головы, волчата! Хотя вы оба порядочные свиньи, потому что голосовали против меня, но благородные люди умеют прощать.

Гога был доволен собой.

Каретников ожидал своих «спасенных» у раздевалки.

— Гога, как тебе удалось выручить нас? — виновато спросил Степа.

— Заплатил за вас советскими дензнаками, правда, обесцененными…

— Как «заплатил»? — остановился от удивления Степа.

— Очень просто, — ответил Гога. — Чучело — имущество Советского государства, хотя я помню этого волка еще с тех проклятых времен, когда царствовал Николай Второй.

— Но ведь у нас нет денег, чтобы вернуть тебе долг, — сказал Степа в спину Гоге.

— Пустяки!.. Какие могут быть счеты между друзьями?.. Кстати, Илья, ты почему не приходишь в отряд? Если бы ты знал, чудак этакий, сколько мальчишек считают за честь принадлежать к юным бойскаутам, а тебя приходится упрашивать… Ты меня ставишь в неудобное положение, ведь я тебя рекомендовал…

— А мне можно записаться к вам? — робко спросил Степа. — Я всю книгу про скаутов наизусть выучил.

— Приходи, — равнодушно отозвался Гога, косясь на подслеповатые глаза Степы.

— Я знаю, что у вас проволока есть, — сказал Степа, не зная, как польстить Гоге.

— При чем здесь проволока?

— Я хочу говорящее радио сделать, а у меня медной проволоки нет и винтиков не хватает.

— Это заметно, — усмехнулся Гога. — Есть у нас и проволока и даже приемник.

— Неужели? — радостно выдохнул Степа. — Илюшка, пойдем слушать. Я обязательно приду, отпрошусь у батюшки и приду.

— Ты разве прислуживаешь в церкви? — спросил Гога. — Это меняет дело. Нам такие нужны.

— Почему?

— Чересчур много безбожников развелось…

У магазина Ракова ребят догнала Тина.

— Знаешь ли ты, что вот этот парнишка в церкви прислуживает? — спросил Гога.

— Знаю, — уверенно ответила Типа и улыбнулась. — В приходе моего папы, в церкви Василия Блаженного.

— Он хочет вступить в отряд. Возьми на себя труд подготовить его к экзаменам. Я тебе поручаю это… от имени Поля, разумеется.

С этими словами Гога попрощался и ушел.

Некоторое время шли молча, каждый думал о своем. Потом Тина взяла Илюшу за руку.

— Помнишь, я обещала тебе книгу? — Тина зачем-то посмотрела по сторонам, достала из сумки сверток и передала Илюше. — Вот она. Только никому не говори, что дала я. Почему? Потом узнаешь… Прочитай, и мы поговорим о ней. Хорошо?

Проводив Тину, ребята пошли к себе на Солдатскую.

— Правда, Гога фартовый парень? — сказал Степа. — Подумать только, свои деньги заплатил, чтобы нас спасти.

Илюша думал именно об этом. Почему-то было неприятно, что выручил их Гога, а не кто-то другой.

Дом Каретниковых сиял огнями. Был первый день рождества. Хозяйка дома ходила из комнаты в комнату, волоча за собой длинный шлейф бархатного платья. На ней сверкали украшения из дутого золота — браслеты, кольца. На худой шее висели разноцветные стеклянные бусы, а пышную прическу венчала высокая гребенка с фальшивыми бриллиантами.

Неуклюжая кухарка Акулина с тарелками в руках далеко обходила шлейф барыни, боясь наступить на него.

По случаю предстоящего веселья играл граммофон, ставни на всех окнах были распахнуты, и свет множества керосиновых ламп освещал темную улицу. Довольно таиться, довольно жить за плотными ставнями, вернулось наше время, — как бы говорило это ликование праздничных огней.

Печи цветных кафельных изразцов были жарко натоплены, паркетные полы блестели, двери были раскрыты настежь, всюду вкусно пахло, и сквозь пряные ароматы пробивался неожиданно свежий смолистый запах рождественской елки. Она стояла в углу просторного зала поблизости от черного рояля. Ее ветви были перевиты серебряными нитями, разноцветными бусами, переливались блестками стеклянных шаров, золочеными орехами и бог весть как сохранившимися с давних времен шоколадными конфетами «Шантеклер» и «Жорж Борман».

В зале вдоль стен были расставлены мягкие кресла, обитые голубым шелком. По случаю рождества с них были сняты белые чехлы, и зал принял торжественно-парадный вид.

Первым из гостей явился старый товарищ Ивана Петровича, бывший инспектор гимназии, ныне заведующий совтрудшколой 2-й ступени, Борис Иннокентьевич с дочерью Элен, крестницей Ивана Петровича.

Элен была барышня в летах, она окончила гимназию в первый год революции, ее поклонники и женихи в свое время уехали к Деникину и Колчаку. Она ждала их с победой, а победы не получилось.

Иван Петрович церемонно раскланялся перед Элен и сказал:

— Нынешний вечер, мадемуазель, я ангажирую вас на все вальсы.

— Если не появится блестящий принц… — игриво ответила она, натягивая длинные, до локтей, бальные перчатки.

— Принц есть! Да еще какой! Шик-блеск иммер элегант! — Иван Петрович широким жестом указал на дверь своего кабинета.

Щеки Элен порозовели: она уже знала, что на днях нежданно-негаданно к Каретниковым вернулся старший сын Олег.

Дверь кабинета открылась, и вышел он сам — стройный, молодой, но уже лысеющий.

Некоторое время они с грустной улыбкой смотрели друг на друга. Потом Элен сказала тихо:

— O, cavalier de premier ordre [1] Кавалер высшего класса (фр.). .— Элен хотелось блеснуть перед Олегом тем, что она еще не забыла французский. А ведь он приехал оттуда, из далекой и благословенной Европы.

Олег учтиво поклонился и поцеловал девушке руку.

Раздался стук в дверь. Пришли Раски.

— Вот еще принц! — воскликнул Иван Петрович, впуская гостей.

Поль выглядел щеголем: на нем был фрак, лакированные узконосые ботинки, входившие в моду. Поль стал раздевать отца — невысокого сухонького старичка в потертой шубейке, которая придавала ему «пролетарский» вид. Под шубейкой скрывался аристократ в смокинге. Из-под рукавов выглядывали белые манжеты с золотыми запонками.

Торговые тузы царской России удивились бы, увидев в Калуге Ивана Францевича Раска, короля ювелирных дел Москвы, Петербурга и Киева. Впрочем, куда только не бросали волны революции «бывших» людей!..

Гога оставил товарищей и помчался в переднюю, на ходу шепнув старшему брату, что пришел Поль.