Нил Шустерман - Здесь был Шва

— Я решил приговорить вас обоих к выполнению общественно-полезных работ сроком на двенадцать недель, — объявил он. — Мистер Бонано, с этого дня и до конца срока вы будете отвечать за грехи. Вы, мистер Шва, отвечаете за добродетели. Работать будете каждый день столько времени, сколько вам потребуется для полного выполнения ваших обязанностей, но уйти с неё раньше пяти часов вечера вы ни при каких условиях не имеете права. А теперь приступайте!

Я взглянул на Шва, Шва взглянул на меня. Я чувствовал себя так, будто меня вызвали к доске объяснять теорию относительности Эйнштейна, вот только в этом случае, думаю, докопаться до смысла не смог бы и сам Эйнштейн, если бы ещё был жив.

— Ну чего вылупились, как имбецилы? Не слышали, что я вам сказал?

— Э-э… — промямлил я, — слышали. Грехи и добродетели. А теперь не были бы вы так любезны повторить то же самое на таком английском языке, который поняли бы люди, которым… м-м… меньше девяноста?

Он уставился на нас из-под нахмуренных бровей. Смотреть волком — это у него получалось просто здорово. Потом проговорил — медленно-медленно, словно обращаясь к умственно отсталым:

— Семь добродетелей и семь смертных грехов. Comprendo?

— Oigo, — сказал я, — pero no comprendo.

«Слышу, но не понимаю». Наконец-то два года мучений на уроках испанского окупились! Надо сказать, оно того стоило — ради удивления, нарисовавшегося на лице Кроули. Старикан явно не ожидал, что я окажусь дебилом только наполовину.

— Ну вот, — пробубнил Шва. — Теперь ты вывел его из себя окончательно.

Но вместо того, чтобы сказать что-нибудь едкое в мой адрес, Кроули сунул два пальца в рот и свистнул. Все собаки кинулись к нам.

Пока они разбирались между собой за право занять своё законное место подле божества, божество, прикасаясь к голове каждого пса, перечисляло:

— Благоразумие, Умеренность, Справедливость, Храбрость, Вера, Надежда и Милосердие. — Кроули набрал побольше воздуха и продолжил: — Зависть, Леность, Гнев, Похоть, Чревоугодие, Гордыня и Стяжательство. Теперь поняли, или мне толмача вам нанять?

— Вы хотите, чтобы мы каждый день выгуливали ваших собак — по семь на брата.

— Золотую звезду мистеру Бонано.

Кроули вперил в меня злобный взгляд, но я неустрашимо ответил ему тем же.

— А почему не Алчность? — спросил я.

— Ты про что?

— Стяжательство — это же Алчность, разве нет? Так, по крайней мере, меня учили про семь смертных грехов. Так почему бы не называть собаку Алчность?

— Ты что, вообще ничего не соображаешь?! — взревел Кроули. — Потому что «Стяжательство» — куда более подходящее имя для барбоса!

Он развернул своё кресло.

— Поводки висят на кухне, — бросил он через плечо и растворился в глубине апартаментов.

Поначалу мы пытались выгуливать псов по двое одновременно, но они оказались такими сильными, такими неуправляемыми и до того радовались солнышку и свежему воздуху, что всё время норовили утянуть нас во встречный поток пешеходов. Так что упростить себе задачу не получалось — каждый из нас мог управиться только с одном зверем за раз. Выгуливать собак по два часа в день бесплатно никогда не казалось мне весёлым времяпрепровождением, но мы со Шва делали свою работу. Мы могли бы избавиться от всех этих хлопот, стоило только рассказать родителям о нашей проделке и принять наказание, которое они нам определят. Даже если бы Кроули отдал нас полиции, та мало что могла бы с нами поделать — в особенности после того, как мы выказали себя достойными членами общества, добровольно согласившись выгуливать его псов. И всё же мы продолжали работать. Возможно, потому, что в этом крылось нечто мистическое. Все знали, чьи это собаки — афганцев в нашем микрорайоне раз-два и обчёлся. Каким-то таинственным образом выгуливание питомцев Кроули делало и нас важными птицами. А может, мы продолжали служить Старикану, потому что дали ему слово? Не знаю, как для Шва, но лично для меня «слово» никогда и ничего особо не значило. Я, бывало, раздавал «честные слова» направо и налево, а потом с лёгкой душой выбрасывал их на помойку. Однако на этот раз всё было иначе: если бы я не сдержал слова, мерзкий Старикашка сидел бы в своей тёмной гостиной и злобно радовался. Это доказало бы ему, что гены у меня действительно гнилые, а уж этого удовольствия я ему не доставлю, сколько бы брехливых грехов мне ни пришлось выгуливать!

Шла первая неделя нашей службы. Мы со Шва шагали с Милосердием и Чревоугодием на поводках.

— Эй, Бонано! — С противоположной стороны улицы на нас скалился Уэнделл Тиггор и тыкал пальцем в сторону Чревоугодия. — Ну чё, классная у тебя новая подружка! У неё прям такой животный магнетизм!

— Мы бы и тебе подобрали подходящую, — парировал я, — но среди наших девушек нет ни одной по имени Глупость. — Мы со Шва хлопнули друг дружку по раскрытым пятерням — насколько это удалось с собаками, тянущими нас в разные стороны.

Из-за этой работёнки мне оставалось гораздо меньше времени на общение с друзьями. Я имею в виду Айру и Хови. Впрочем, они сами особенно не стремились общаться со мной.

Однако на второй неделе нашего собачьего рабства Хови таки присоединился к нам со Шва на несколько минут. Мы выгуливали Надежду и Похоть.

— Я ненадолго, — говорит Хови. — Мне нужно отвести братишку на тхэквондо.

— А он грех или добродетель? — спросил Шва, но Хови его словно бы и не услышал.

Я надеялся, что Хови предложит нам подержать собак, ну хоть одну минутку, но приятель не вынимал рук из карманов.

— А правда, что Кроули сумасшедший, как все говорят?

Я натянул поводок: Похоть вознамерился увязаться за встречным пуделем.

— Ну… скажем так: если у него и съехала крыша, то уж Старикашка постарался, чтобы она придавила как можно больше людей, а сам сидел и любовался их мучениями.

Шва засмеялся.

— Такой злюка, да? — говорит Хови.

— Ненавидит весь мир, а мир ненавидит его.

Чего я не стал рассказывать Хови — так это что я начал привыкать к гнусному старикану. Фактически, я с нетерпением ждал, когда подходило время идти к Кроули — до того мне нравилось его злить.

В этот момент Хови оглядывается через плечо, словно боится, что ФБР, чего доброго, донесёт его родителям о том, чем занимается их сын; родители Хови, кстати, установили для него комендантский час — в порядке профилактики.

— Слушай, мне нужно идти. Пока, Энси, — говорит Хови и улетучивается.

И всё бы хорошо, кроме одного. Он не попрощался со Шва. Похоже, мозг Хови вообще не отреагировал на его присутствие. Шва это явно не понравилось, но он ничего не сказал, лишь смотрел на Надежду, которая весело обнюхивала пятно от раздавленной жвачки на тротуаре.