Халина Снопкевич - 2x2=мечта

— Пять злотых? — задумался Корчиковский. — Такой суммой я, пожалуй, могу рискнуть. Если только я захватил с собой бумажник.

— Мелочь в бумажник не кладут, — осадила его Людка, — пошарь-ка лучше в кошельке. Завтра отдам.

Марек начал страшно медленно рыться в карманах.

— Ты что, на биологию уже не ходишь?

— Давай быстрей, а то у меня очередь пройдет. Ты тоже в кино?

— Нет, я только хотел узнать, что идет в этом кинематографе. А вообще-то я иду записываться в судостроительный кружок.

— В судостроительный?! — переспросила Людка, но ответа дожидаться не стала, потому что Корчиковский нашел наконец эти несчастные пять злотых. — Приветик! — крикнула она и бросилось обратно к кассам.

На ходу она еще успела подумать, что Корчиковский никогда не узнает, как он ее выручил. Может быть, от этих пяти злотых зависит вся ее жизнь. Странно, почему она разговаривала с ним таким противным писклявым голосом. Стоявшая за Людкой женщина улыбнулась и подвинулась, пропуская ее в очередь. Но это вдруг потеряло всякий смысл. Земля закружилась с бешеной скоростью, а когда остановилась, все было уже совсем не так, как представляла себе Людка. Он стоял не один. Рядом с Ним появилась девушка — живая, реальная (не то, что жена Тура Хейердала, которую Людка никогда не видала, да и вообще все это было в Норвегии и Людку совершенно не волновало), в высоких красных сапожках, в светлой шубке и с сильно подведенными глазами. Она показалась Людке очень красивой. Людка прислонилась к стене, и женщина из очереди, с виду такая симпатичная, задала предательский вопрос:

— Что с тобой, девочка? Тебе дурно?

И тут только Он проявил интерес, обернулся и посмотрел на Людку. Вспомнил ли Он девочку, которая подняла в магазине десять злотых, Людка не знала и знать не хотела. Она пулей вылетела на улицу, и все ей стало безразлично.

Сама не зная как, по инерции передвигая ноги, Людка подошла к Дворцу культуры, хотя вовсе не собиралась ни идти туда, ни тем более делать доклад. А тут, как назло, из дворца вышел Корчиковский и объявил, что записался в судостроительный.

— На тебе твою пятерку. Пока, — сказала Людка, удивляясь, что в состоянии еще ворочать языком.

— Ты разве не идешь в кино?

— Нет.

— ДДТ. Билетов, что ли, нет?

— Есть билеты. Отстань от меня, Маркиз, ради бога!

— Как пятерка понадобилась, так Марек, а теперь сразу Маркиз. Ну ладно, завтра контрольная по математике, а я что-то не слыхал, чтобы маркизы раздавали шпаргалки.

— Мне твои шпаргалки не нужны.

— Зато Ядзьке нужны. А если Ядзька сдувает у меня, а ты у Ядзьки, то у кого в результате сдуваешь ты?

— Подумаешь, один раз списала, когда пришла в школу после болезни. Сам хорош: «С первого взгляда, с десятого взгляда…» Или: «Кислоты — это химические соединения без всяких оснований».

— А по-твоему, в средние века дороги были такие узкие, что на них с трудом могли разъехаться два автомобиля.

— А ты забыл, как сказал, что самые распространенные в Австралии животные — карманники?

— А ты сказала, что в городе убирали старые развалины и на их месте возводили новые…

— А ты сказал, что «Пан Тадеуш» — классный детектив…

— А по-твоему, у Яна Кохановского [4] Ян Кохановский (1530–1584) — крупнейший польский поэт эпоха Возрождения. в детстве были длинные загнутые ресницы… А откуда ты можешь знать, какие у него ресницы, — фотографий тогда не было, а художники рисовали как бог на душу положит…

— А ты дал Касперскому честное слово, что не будешь заниматься физикой, а сам целых два месяца вкалывал… — выпалила Людка и тут же поняла, что перехватила.

Корчиковский вздрогнул, побледнел, покраснел и с трудом выдавил:

— Больше никогда в жизни ко мне даже не подходи. Это подлая, гнусная ложь!

— Ну и пожалуйста, — неуверенно пробормотала Людка.

Но Корчиковский ничего не ответил, он шагал по Маршалковской, подбрасывая ногой комья талого снега. Куртка у него была расстегнута, концы шарфа развевались за спиной. Людка пожала плечами. Ну и пусть, с ним всегда так. Она бы, может, воздержалась от последней, самой ядовитой фразы, если б не то, что случилось возле касс… Во время перепалки с Корчиковским она почти забыла о своем горе, а тут оно разом на нее навалилось. Людка медленно побрела домой. Ехать в трамвае она просто не могла. Ее обгоняли прохожие, а она думала, до чего же страшно и подло устроен мир: все вокруг веселы и счастливы, все куда-то спешат, каждого ждет что-то приятное, а у нее впереди ничего уже нет, одна беспросветная пустота, и незачем ложиться спать и вставать, незачем ходить в школу, незачем дежурить у окна. Кто теперь поймет и оценит планы, которые она так долго вынашивала? Кому об этом расскажешь? Ах, если б можно было прямо сейчас, с автобусной остановки, отправиться куда-нибудь далеко-далеко, хотя бы в Африку. На съедение крокодилам. Будревич в своих репортажах писал, что, если на тебя нападет крокодил, надо ткнуть его пальцем в глаз. Нет, смерть в крокодильей пасти слишком ужасна. И вообще крокодил — мерзкая гадина. Череп плоский… Эх, жаль, она не догадалась сравнить Корчиковского с крокодилом! Это было бы похлеще, чем с резусом. Обезьяна-резус в систематике занимает гораздо более высокое положение. Крокодила, единственного из всех животных, по правилам охоты разрешается ослеплять — это она тоже вычитала у Будревича. Еще в те времена, когда была влюблена в знаменитого путешественника Станислава Хемпеля. Но Станислав Хемпель погиб, и все кончилось. В День поминовения, когда Людка ходила с родителями на кладбище, где похоронены дедушка и Барбара, она и Хемпелю поставила свечку на чьей-то заброшенной могиле.

А потом Стефан подарил ей книгу «Путешествие на «Кон-Тики», а потом она увидела Того Человека…

Она шла тогда домой из магазина, купив картошки и две баночки сметаны (мама собиралась готовить рассольник и картофельные оладьи), и вдруг увидела Его. Он стоял под тополем, в светлых брюках и коричневой рубашке и держал под мышкой теннисные ракетки. К нему подошел другой человек, какой-то тусклый и незначительный, потому что все вокруг сразу стало тусклым и незначительным. Они сели и «шкоду». А как лихо Он срывался с места! Людка часто ездила со Стефаном и Элизой и кое-что в этом смыслила. Все в тот день шло в одном четком ритме: Хей-ер-дал, Хей-ер-дал — решительно все, и уроки, и возня с картошкой для оладьев, которую нужно было натереть на терке, и сон. А потом, потом…

Людка подходила к дому, зажав в посиневшем от холода кулаке — перчатки надеть она забыла — пять злотых Корчиковского. Из-за этой перепалки он их не взял, вот и придумывай теперь, как их вернуть. Новая забота. Впрочем, можно через Ядзю. Они вроде не ссорились.