Григорий Медынский - Повесть о юности

— Ну-ну!.. Законно!.. Нам детей еще до дела доводить нужно. Сама я неученая, а хочу, чтобы дети наши настоящими людьми были.

Разговор зашел о детях.

Младшая, «послевоенная», сидела и тоже смотрела на непонятные ей бумажки и фотографии.

— Мама!

— Аиньки? — отозвалась Ольга Климовна.

— Этот дядя — генерал? — спросила девочка, указывая на фотографию бравого усатого солдата.

— Ух ты, моя крохотуля! — мать обняла и прижала ее к себе.

Старшей из детей была дочь Надя. Она вошла во время разговора, скромно поздоровалась с Полиной Антоновной, положила на письменный столик портфель с книгами и, подвязав красный в белую полоску фартучек, куда-то вышла, очевидно на кухню.

— Поздно, а за ум все-таки взялась! — кивнула ей вслед Ольга Климовна. — Кончила семь классов! — и ни в какую! «Не хочу больше учиться, работать хочу!»

— Возраст такой, не поняла самое себя! — коротко заметил Федор Петрович. — А мы не настояли.

— Ну, не настояли! — согласилась жена. — Да ведь как настоишь-то? Палки у нас теперь не существует. И правильно это: добрее слово крепче колотушки. А тут — товарки! Товарки ее, я считаю, и сбили. Знаете, девушки-попрыгушки, одна за другой, одна за другой, как стайка! А теперь поработала на производстве, — нет, говорит, хочу учиться. Сама дошла! Вот, теперь и работает и учится. Ей бы, девичье дело, погулять, а она — с книжками.

— Что значит «девичье дело»? — возразил муж. — А учиться — не девичье дело? С этим вся жизнь связана.

— Ну, а девичье дело — особое, что ни говори! — стояла на своем жена.

— А с Борисом как? — спросила Полина Антоновна.

— А с Борисом что ж? С ним у нас тоже разговоры были, — ответил отец, а потом, подумав, добавил: — Объясните вы мне вот что, Полина Антоновна: почему у нас так выходит — программы одни, а школы разные.

— Да, Федор Петрович, случается! — Полина Антоновна задумалась на минуту, не зная, как лучше объяснить это не до конца понятное и ей самой явление.

Она немного знала школу, в которой раньше учился Борис, — была в ней на одном обследовании, знала ее директора. Директор был слабый, растерянный человек, не имевший системы и, желая удержать школу от полного развала, хватающийся то за одно, то за другое. Среди многих испробованных им средств было одно — давнее, испытанное и, как ему казалось, самое надежное: почаще ругать учеников. Ругать он умел действительно артистически — прочувствованно, трогательно, как ребята говорили, «со слезой». Но, выслушивая директорские нотации, они все-таки относились к ним иронически и на своем языке называли это «чай пить». Так было и во всем: от растерянности и хаотичности директора происходили неурядицы в школьном коллективе и во всех делах школы. Полина Антоновна рассказала обо всем этом Федору Петровичу.

— Да! Часто бывает и школа виновата. Бездушие, формализм, неумение… Бывает!

— А от школы, я считаю, и к детям настроение передается, — сказал ей на это Федор Петрович. — Я по своему Борису смотрю. Школа прежняя у него была… как вы и сами говорите, плохая школа. Ну и он… Тоже было крылья опустил в седьмом. И товарищи такие нашлись — абы прокоротать семилетку, а там как-нибудь. Ну, тут я скомандовал поворот, направление пришлось дать, как нужно. Потому, я сам на себе испытал, что значит в жизни образование.

— Ведь их, знаете, Полина Антоновна, — показала Ольга Климовна на мужа, — их семь человек от отца с матерью осталось! Он старший. Изба у них словно рваный лапоть была, и жили они — ну, как это говорится? — хрен да лук не выпуская из рук. Всех пришлось ему вытягивать, всех к месту определять. И все кто чему выучился — и инженер есть, и агроном, и по строительной части братень у него на Дальнем Востоке работает, а сам вот литейщиком стал.

— Что ж, это прекрасная специальность! — сказала Полина Антоновна.

— И, скажу я вам, большой квалификации требует! — оживился хозяин. — Ведь я как рос? Я, можно сказать, практически рос, по всем ступенькам прошел. И разливальщиком был, и стерженщиком был, в земледелке работал, и на формовке работал, и на очистке. После войны бригадиром назначили, а теперь вот на мастера выдвигают. А только вижу — большого горизонта у меня нету.

— На курсы поступает, — не без гордости добавила Ольга Климовна.

— Я вот и сыну об этом говорю, — продолжал Федор Петрович, не обратив внимания на замечание жены. — Чтобы на большую дорогу в жизни направление брать — вот о чем разговор идет. Тут по-серьезному нужно браться, а не то что вразвалочку. А не хочешь, говорю, тогда другую дорогу выбирать нужно.

— Какую это другую? — насторожилась Ольга Климовна.

— Дорог много! — уклончиво ответил отец. — И по рабочему пути если пойдет, тоже ничего зазорного нет.

— Учиться должен, вот ему вся и дорога, а не футболы гонять! — категорически заявила Ольга Климовна, пресекая этим какие-то, очевидно давнишние, семейные споры.

Федор Петрович промолчал, но потом, видимо решив, что учительница действительно свой человек в доме, добродушно кивнул ей на жену, словно хотел сказать: «Горячая она у меня, а понимать всего не понимает».

И Полина Антоновна не могла разобраться: кто же из них ведет главную линию в доме — «лед» или «пламень»?

А Федор Петрович продолжал:

— От учения он никуда не уйдет. Теперь вся жизнь такая — гулять не дает. Где работа, там и учение. Вот я, к примеру… Я всю жизнь работал и всю жизнь, считай, учился. И в школе образовательной для взрослых и на курсах разных. Партия сильно помогла, вытягивала. Ведь это ж, я считаю, самое первое дело для человека — образование. Какой теперь человек без образования? А только нужно, чтобы это по сознанию шло!

— Вот это верно! — согласилась Полина Антоновна. — Ну, так давайте вместе добиваться, чтобы Борис хорошо учился. Чтобы он как нужно учился, по сознанию!

— А что? Или плохо учится? — тревожно подалась к ней Ольга Климовна.

— Да ведь как сказать?.. Вы табель просматриваете?

— А как же? — ответил отец. — Это я вижу: опять осечки пошли да оступки.

— Нет, мы за ним смотрим! — добавила Ольга Климовна. — Я одна с ними в войну жила, и то из глаз не выпускала. Он у меня… был такой случай… Рассказать, что ли, отец? — обратилась она к мужу и тут же решила сама: — А почему не рассказать? Учительница все должна знать. Правильно я говорю?

— Правильно, Ольга Климовна! Правильно! — обрадовалась Полина Антоновна. — Так что за случай?

— Он у меня раз десять рублей вытащил, в расшибалочку проиграл. Я его сама отутюжила, а потом отцу написала. А отец ему с фронта отписал. Спросите его как-нибудь, это письмо у него до сих пор бережется. Одним словом, наказ получил как следует.

— Очень хорошо! — одобрила опять Полина Антоновна.