Григорий Медынский - Повесть о юности

Рубин отвечает урок, — отвечает, как всегда, хорошо, на пять. В классе вдруг раздается ироническая реплика:

— Лео отличается!

Посмотришь на него — действительно отличается! На лице — скрытое довольство собой, в интонациях — пренебрежительная легкость: «Это — пустяк! Это ясно! Это само собой разумеется!»

Вот при какой-то заминке в ответе вызванного к доске ученика Рубин поднимает руку. Явление обычное, но в классе слышится опять насмешливое замечание:

— Лео торопится!

Лео действительно поторопился — замявшийся ученик подумал и нашел нужную формулировку сам. Рука Рубина опускается под чью-то злорадную усмешку.

Полина Антоновна хорошо видела, что кличка бесит Рубина. Но он привык владеть собой, он считал ниже своего достоинства обижаться на ребят, на все их реплики и замечания, которые не мог не слышать. В ответ на все это саркастическая улыбка кривила его губы, и чем больше портились его отношения с классом, тем чаще она появлялась.

Начались спортивные соревнования за честь класса. Борис опять возглавил футбольную команду и решил во что бы то ни стало взять у девятого «А» и его горбоносого капитана Прянишникова реванш за прошлогодний позор. Рубин был назначен капитаном команды волейболистов. Сначала дело шло хорошо, но потом, как раз при встрече с девятым «А», Рубин стал играть небрежно: бил и с правой и с левой руки, гасил мячи без пасовки и в короткое время проиграл семь мячей. Ребята, наблюдавшие со стороны, только покачивали головами.

— Лео показывает класс! — проговорил Игорь Воронов.

— На себя играет, — согласился Борис.

Но Рубин все свои неудачи пытался свалить на команду.

— Плохо пасуете!.. Выше подавайте!.. Играют, как мертвые! — покрикивал он.

Команда сначала молчала, потом начала ворчать, переругиваться, так что судивший игру Александр Михайлович был вынужден оштрафовать ее на три очка «за разговорчики». А во время перерыва ребята подняли настоящий бунт.

— Ты что мастеришься?.. Все в мастера лезешь? Почему не пасуешь? Все сам да сам!

Рубин обиделся.

— Если я не так играю, я могу и не играть! — заявил он.

— Ну и не играй! — выкрикнул Вася Трошкин. — Ребята! Кто вместо Лео? Борис, становись!

— У меня тапочек нет, — ответил Борис.

— Ребята! У кого тапочки есть? — взывал неугомонный Вася, но лишних тапочек ни у кого не было, а к Рубину обращаться не хотели.

Тапочки нашлись самым неожиданным образом — их предложил Прянишников. Это поразило Бориса. Он считал себя не злопамятным человеком, но после прошлогоднего состязания с восьмым, теперешним девятым, «А» у него осталось к нему неприязненное, хотя и глубоко скрытое чувство. И вдруг именно си, Прянишников, предложил Борису свои тапочки, хотя играть Борис сейчас будет против его класса.

Борис молча протянул ему руку и, наскоро переодевшись, стал на место Рубина. И когда ребята рассказывали потом обо всем этом Полине Антоновне, Борис особенно подчеркнул то обстоятельство, что тапочки ему дал представитель противников, а Рубин свои даже не предложил.

— Вы понимаете, Полина Антоновна? Так и ушел!

Полина Антоновна с интересом смотрела на его возбужденное лицо. С самого начала года она заметила сложные отношения, завязавшиеся между Борисом и Рубиным. Рубин, при всей своей гордости, старался дружить с Борисом, заговаривал с ним, даже заходил как-то к нему домой, под предлогом, что у него не выходит задача. Борис, наоборот, всячески норовил поддеть Рубина. Иногда это получалось как бы в шутку, иногда — всерьез, а порою даже со злом.

Так именно — по-настоящему, со злом — он ополчился на Рубина, когда речь зашла о распределении докладов, которые нужно будет делать на классных собраниях.

Ребята охотно приняли общую тему классной работы, предложенную Полиной Антоновной: «Моральный облик советского молодого человека». Потом эту тему стали разбивать на ряд отдельных вопросов и распределять их между ребятами для докладов: «Общественная активность советского человека», «Любовь к матери-родине», «Мое место в жизни», «О комсомольской чести», «О совести», «О дисциплине», «О труде».

— А я предлагаю еще о нашем труде, — заметил Борис: — «Как я работаю» или «Как нужно работать».

— Хорошо! — согласилась Полина Антоновна. — Так, может быть, вы и возьметесь?

— А я еще очень плохо работаю, Полина Антоновна! — чистосердечно признался Борис. — Это нужно поручить кому-нибудь из наших отличников. Вот Рубин, например!

— Я? — брови Рубина взлетели вверх в пренебрежительном недоумении, которое означало: «Все я да я!» — Пожалуй! — выговорил наконец он. — Только я не знаю, о чем здесь и говорить.

— Вот вы и расскажите, как вы работаете, — сказала Полина Антоновна, — как достигаете своих успехов.

— Да как сказать?.. Никак! — все с тем же пренебрежительным недоумением мямлил Рубин. — Дома?.. Дома я работаю… Ну, как все, работаю! А в классе… Да вообще как-то само собой получается!

— Вот и интересно! — хитровато усмехнулся Борис. — Ленин целыми днями в библиотеках работал… Да все самые великие гении человечества трудились и трудом брали. А ты… а у тебя само собой получается. Вот и интересно!.. А по-моему, ты говоришь неправду, Рубин. — Теперь Борис говорил уже без усмешечки, а серьезно и зло. — А покажи свои тетради! Разве можно их в таком порядке без труда держать? Кому ты рассказываешь? Ты просто от ребят все хочешь скрыть, все свои секреты. Вы, мол, троечки можете получать, а я — пятерки! А как — не скажу!

— Правильно, Боря! Правильно! — закричали ребята.

— Разрешите тогда, Полина Антоновна, я сделаю этот доклад! — заявил Борис. — Может, это будет доклад «Как я не умею работать». А все равно — и на этом учиться можно!

Но еще сильней столкнулись они на общешкольном комсомольском собрании, на котором Рубин и признавал кое-какие свои ошибки, и в то же время у него как-то так получалось, что дело под его руководством шло не так уж плохо: и коллектив за один год сплотился, и успеваемость поднялась, и вот теперь намечена большая воспитательная работа, построенная вокруг темы «Моральный облик советского молодого человека».

Борис переглянулся с сидевшим рядом с ним Игорем.

— Полина Антоновна работала, а он на свой счет записывает!

— Крыть? — спросил Борис.

— Крой!

Борис взял слово.

Когда они одевались после собрания, Рубин посмотрел на Бориса с той самой саркастической улыбкой, которая появилась у него за последнее время.

— На мое место метишь?.. Дело ясное!

С ним бороться или за него бороться?

Этот вопрос о Сухоручко, возникший у Полины Антоновны из раздумий о своей работе, снова встал перед нею с самого же начала года. С большим трудом, при помощи репетиторов, перейдя в девятый класс, Сухоручко не сделал для себя никаких выводов. Он стал даже хуже. Если в прошлом году в его поведении было больше мальчишества, то теперь все учителя в один голос отмечали в нем что-то другое, новое и не очень приятное — и нагловатый взгляд, и модную прическу, и танцующую походку, и развязные манеры, с которыми он берет мел, пишет и отвечает урок, и опереточные мотивы, появившиеся в его репертуаре: «Помнишь ли ты, как улыбалось нам счастье?»