Григорий Медынский - Повесть о юности

— Девочки нашего класса решили пригласить вас, ваш класс, к себе на октябрьский вечер.

Говорила высокая, а другая, с безоблачными глазами, молчала, хотя молчать ей, как видно, было нестерпимо трудно.

— А почему именно наш класс? — спросил Борис.

— А просто так. Вы — девятый «В», и мы — девятый «В». А в других соседних школах «В» нету.

— По букве? — улыбнулся Борис.

— По литере! — наоборот очень серьезно ответила девушка.

— Ну что ж! Я поговорю с ребятами.

— А вы разве можете отказаться? — удивленно взметнула бровями другая, тоненькая.

— Да нет, что ты! — вмешался Валя, толкнув локтем Бориса. — Ребята пойдут!

Борис посмотрел на своих ребят, которые с невинным видом прохаживались на почтительном расстоянии, и за их невинным видом почувствовал самую горячую заинтересованность.

— Хорошо! — решил он. — А как нам пройти?

— У нас билеты! — сказала опять тоненькая и достала из маленького коричневого портфеля перевязанную ленточкой пачку билетов.

Ленточка эта, кстати сказать, почему-то особенно тронула ребят. И когда потом Сухоручко, стараясь изобразить на лице томное выражение, стал завязывать из нее бантик на своей шее, Витя Уваров вырвал ленточку у него и, что с ним не часто случается, выругался.

— Ну что ж, будем знакомы! — сказал Борис, назвал себя и представил возбужденно поблескивавшего глазами из-за своих очков Валю Баталина.

— Это Нина Хохлова, наш секретарь комсомольского бюро, — представила свою подругу тоненькая. — А я Юля Жохова.

— Староста? — спросил Борис.

— Нет. Просто так. Представитель масс.

Так кончились все споры. Ребята, окружавшие место переговоров, все слышали, все поняли и все сразу решили.

— Конечно, идем! Что за вопрос? — зашумели они, едва только за девочками закрылась дверь.

— Ну, идем так идем! А тогда их нужно приглашать!

— Ну и пригласим!.. А как же?.. Конечно, пригласим!

Никаких разногласий не было. Главный вопрос был в другом — как преподнести девочкам пригласительные билеты? Перевязывать их ленточкой было бы явным и совершенно недопустимым подражанием, а чем заменить ленточку, никто не мог придумать. Наконец Витя Уваров принес из дома конверт из плотной розовой бумаги, и ребята решили, что так будет очень даже хорошо: никаких ленточек, а положить билеты просто, по-деловому — в конверт.

— Так и есть!.. Пришли в гости и расселись по разным углам! — сказала улыбаясь Полина Антоновна встретившей ее в дверях Елизавете Васильевне, классному руководителю девочек.

— Да я уж и сама смотрю: те хихикают, эти хихикают, а заговорить страшно! — также с улыбкой ответила та, оглядывая ряды стульев. Среди коричневых форменных платьев небольшой, тесно сбившейся кучкой выделялись костюмы мальчиков.

Так получилось и потом, на ответном вечере в мужской школе: мальчики — отдельно, девочки — отдельно. Даже танцы не смогли сгладить отчуждение — танцевали больше девочки, а мальчики стояли в стороне. «Я смотрю… я думаю… я наблюдаю…» Лишь немногие, преодолев стеснительность, приглашали девочек, но тотчас же после танцев отправлялись на старое место, к стене.

И только к концу вечера образовалась небольшая группа, в которой были и мальчики и девочки. В центре ее была Юля Жохова, легкая, сияющая, непоседливая. Она оживленно болтала то с Борисом, то с Сухоручко. В конце концов эта группа подошла к сидевшим вместе классным руководителям.

— Мы хотим внести предложение, — поблескивая разгоревшимися голубыми глазами, за всех сказала Юля. — Мы вот решили… мы решили дружить двумя классами? Можно?

Подумали, посоветовались и решили: дружить!

Первое время не знали, что делать и с чего начать. Провели объединенное собрание комсомольских бюро с активом — поговорили, поспорили, пошумели и наметили грандиозную программу мероприятий. Но из всей программы выполнили два пункта: совместный поход в кино и совместное же посещение театра. Для дружбы от этого пользы было немного — сидели в разных рядах, после спектакля сейчас же разошлись. Предполагали устроить совместное обсуждение спектакля и не устроили.

С остальными мероприятиями дело обстояло еще хуже. Большие надежды возлагали на каток. Но зима в этом году не спешила, морозные дни сменялись оттепелями, и катки не открывались.

Первым же и самым главным пунктом в программе мероприятий по дружбе значился объединенный вечер, где можно ближе познакомиться и сдружиться. Но и здесь встретилось затруднение: оба директора, словно сговорившись, ни о каких вечерах не хотели и слышать: «Только что отпраздновали октябрьские праздники. Хватит, натанцевались! Посмотрим, как с успеваемостью будет».

— А если будет хорошая успеваемость, разрешите? — спросил Борис Полину Антоновну.

— Тогда — может быть!

— Ну, если так, значит, ребята, жмем на успеваемость! — сделал заключение Борис.

— Жмем! — ответил за всех Валя Баталин.

У Вали намечавшаяся дружба с девочками вызвала уйму неопределенных, но и самых привлекательных надежд и мечтаний.

Прежде всего, когда он впервые увидел пришедших девочек, он спросил себя — да, перед собой он не хотел этого скрывать! — он спросил себя: красивы ли они? И признал: да, красивы! В классе, в общей массе, может быть, есть всякие, но эти, явившиеся вестницами дружбы, были красивы. Особенно Юля.

На вечерах, во время танцев, он усаживался в самых отдаленных углах, не танцевал, потому что не умел, и терзал себя самым беспощадным образом. Он считал себя в эти часы безнадежным ничтожеством, упиваясь в то же время жизнью, которая открывалась перед ним. На совместном собрании он первым подал голос за «вечер дружбы», за танцевальный кружок и все время потом приставал и к Борису и к Полине Антоновне: когда же этот кружок начнет действовать? Он даже согласился быть его старостой.

И теперь, если «вечер дружбы» вдруг ставится в зависимость от самого скучного, что только есть на свете — от вопроса об успеваемости, — он голосует и за успеваемость, и за слово «жмем» — за все, что может ускорить вечер. В следующем же номере стенгазеты он обрушился на Юру Усова, умудрившегося за один день отказаться отвечать по трем предметам, написал статью «Двойка», в которой разбирал, кто и почему за последнюю неделю получил эти неприятные отметки, и даже сочинил целую поэму «Размышления у школьного подъезда, или к чему приводит лень».

Пусть пришлось поставить ударение не там, где нужно (спину́), пусть некрасовские ритмы мешались порой с пушкинскими, не то с какими-то еще. Пусть! Зато рассказывалась в этой поэме душераздирающая история о мрачном детине, не выучившем уроки и получившем «кол».