Михаил Касаткин - Первозимок

- Куда задевалась, проклятая! Или мало травы тут?

Вспомнил: на лужках в лесу она в эту пору сочнее... И тут же испугался: «В болото б не угодила!»

Опять выругался, проверил на всякий случай двустволку, может, придется пальнуть в диких голубей или случайного вальдшнепа, и, глянув на запад, в сторону только что зашедшего солнца, захромал в лес.

- Ясна! Ясна! Вот дура! - звал он время от времени, блуждая меж осин от поляны к поляне. И уже думал махнуть рукой на кобылу, чтобы выйти на опушку до полной темноты, когда услышал в ответ далекое ржание.

- И занесло ж тебя, дуру... - пробормотал сотский. Кобыла стояла, привязанная к дереву.

- Смотри ты! - удивился сотский, машинально берясь за недоуздок. - Хозяин какой-то нашелся!

Все дальнейшее произошло неожиданно, непонятно и быстро.

От удара по голове он потерял сознание, быть может, всего на одну секунду. Но когда очнулся, лежал, уткнувшись носом в землю. И какой-то парень сидел у него на спине, сдавливая голову коленями. Другой туго, до жжения в запястьях, скручивал веревкой его руки. Кто-то навалился на ноги, не давая ими пошевелить.

Все это делалось быстро, молча. И когда тугая повязка, наглухо закрыв сотскому рот и глаза, обручем стянула ему голову, его так же быстро вскинули на ноги, приткнув лицом к осине, где была привязана лошадь, и толстой веревкой, работая в несколько рук, стали приматывать к дереву.

- Вы что делаете?! Что делаете?! - пытался закричать он. Но вместо крика получилось еле слышимое мычание - в рот поплотнее заткнули кляп. Вдобавок чья-то быстрая рука тут же надернула ему на голову провонявший мышами мешок.

Он не мог ни пересчитать парней, ни увидеть ни одного лица.

У них все было продумано: одни еще накладывали последние веревочные витки вокруг спаянного с деревом сотского, а другие уже расстегнули ему штаны, сдернули их на землю и, приспустив подштанники, задрали на спине рубаху...

И в прежнем устрашающем молчании засвистели лозины... Потом вдобавок палки...

Штаны так и остались под осиной, так как взять их, а тем более надеть он не мог. От дерева его отвязали и напоследок стянули с головы мешок, ослабили повязку. Но руки оставили скрученными за спиной, а к ним еще привязали Ясну.

От страха и боли по всей спине он теперь и не пытался никого увидеть, только слышал быстрый шорох в кустах по сторонам. Потом, убедившись, что рядом никого нет, зацепив повязку за шероховатый ствол, содрал ее с лица и, с трудом закидывая ногу, поковылял в село.

Теперь темнота единственно и утешала его, когда он, бесштанный, двигался мимо чужих дворов к дому старосты.

Поколотил ногой в калитку.

- Я им покажу, гадам, - вернулась к сотскому смелость. - Шкуры поспущаю, глаза повыколю, руки повыворачиваю! - распалялся он.

Староста сначала испугался, потом, думая, что сотский пьян, хотел отколотить его. Но, сообразив, что случилось, отвязал Ясну и, оставив ее во дворе, затолкнул своего помощника в избу.

Освободил ему руки, потом разыскал в кладовке среди тряпья старые штаны, сунул их сотскому:

- Надень! И докладай...

Выслушав сбивчивый доклад стенающего время от времени сотского, брезгливо взял за уголок и хотел выбросить в помойное ведро тряпку, что служила повязкой и теперь висела у Митрофана на шее.

Та развернулась, и к ногам его упал сложенный осьмушкой листок бумаги.

- «По решению подпольного народного суда наказан розгами. Так поступим со всеми, кто не перестанет мучить людей», - вслух прочитал староста.

Бумажка была написана печатными буквами.

- Говоришь, ватажка ребят?.. - переспросил староста.

- Да! И... много! Они ж мне, голодранцы, вонючий мешок на голову!

- Откуда ж их черт принес?.. - После паузы как бы у самого себя спросил староста и почесал бороду, которую он стал отращивать сразу со вступлением в новую должность: для авторитета. - Наших, почитай, полгода как нету. Смотались...

- Нешто с району?.. - робко предположил сотский.

- С району не вырвешься! Там охрана - будь-будь. Кругом солдаты, комендатура, жандармерия. А нас оставили одних, как... - Староста спохватился, что говорит о своих хозяевах без должного уважения, и замолчал. Немного погодя добавил: - Ладно, двигай до дому... Как-нибудь разберемся.

Сотский уже шагнул к двери, но вдруг замешкался.

- Ты бы мне парабеллум свой...

- У тебя ружье было! - отрезал староста.

Сотский вышел от него немножко раздосадованный.

«За себя дрожит!» - подумал со злостью.

А едва свернул на параллельную улицу - услышал, как сзади что-то погромыхивает.

Проскандыбав за угол ближайшего дома, на время позабыл даже о боли в спине.

Притаился, до последней клеточки своего существа взбудораженный мыслью, что сейчас он увидит, у кого прячутся эти парни, кто их подкармливает...

Но по дороге, толкая перед собой двухколесную тележку, двигалась женщина.

Это обозлило его еще больше.

- Стой! - Он приблизился к женщине. - Куда идешь?!

- На хутор, Митрофан Степанович... Ай не узнал?

- Чего так поздно?

- Днем-то некогда, сам знаешь: в поле опять...

- А что тебе делать на хуторе?

- Да зернышко сменять, может, на маслице да молочко. Вроде уж и договорилась с одними. Каши молочной захотела Акимовна... Чай, помнишь, а? Она ить при смерти.

- Не велено! - отрезал сотский. - И помнить никого не хочу! - Он потянулся к мешочку в тележке.

Женщина инстинктивно толкнула таратайку вперед, сотский, ухватив за оглоблю, рванул ее назад, так что женщина от неожиданности чуть не упала. А он подхватил тугой, килограммов на шесть-семь мешочек, повернулся и зашагал своей прежней дорогой.

- Отдай! - завопила на всю улицу женщина и, догнав Митрошку, вцепилась обеими руками в свой мешочек. От злости и страха потерять последнее, чем она еще могла подкормить свою мать, рванула мешочек на себя и при этом нечаянно задела поясницу сотского.

Митрошка выпустил из рук мешочек с зерном, замахнулся, чтобы ударить женщину.

Фигуры трех парней появились за ее спиной, будто вырисовались из темноты.

- Не тронь, сволочь... - негромко процедил сквозь зубы один из них.

Сотский попятился, потом побежал, подпрыгивая на раненой ноге и чуть слышно подвывая от боли, в обход соседних домов, опять к старосте.

А женщина, подхватив одной рукой свое зерно, а другой - таратайку, заспешила в сторону хутора.

Утром староста отправился в район на доклад к своему начальству.

Наступали холода. На землю уже обильно выпадал по утрам иней. Полицай Ванька Шутоломный ходил по дворам с новым для села человеком с автоматом, который был, видно, прислан в подмогу полицаю, и собирал теплые вещи для немецкой армии.

- И без того в зиму надеть нечего! - стонали хозяйки. - Магазинов-то нет, не купишь. Зачем последнее отнимаете?!