Гэри Шмидт - Битвы по средам

Единственным отрицательным героем в этой легенде получилась Мей-Тай, и я никак не мог разобраться почему. Ведь никто, кроме неё, не остался защищать миссис Сидман, мы разбежались по углам, а она стояла и готовилась разить крыс собственной туфлей! Почему же ей никто не нарисовал герб? Почему её не чтут как славного воина, вернее воительницу? Вместо этого люди начали её обсуждать — и за спиной, и даже почти в лицо. Говорили, что вьетнамцы едят крыс. Что она не защищала миссис Сидман, а рассчитывала съесть крысбургер. Два крысбургера, каждый о четырёх лапах. Несли всякую галиматью.

Однажды в конце марта, когда жёлтые цветы уже облепили ветки форзиции, когда нарциссы подняли к небу свои жёлтые трубочки и, дурея от собственного аромата, зацветала сирень, мы стояли в столовой, и миссис Биджио выдавала каждому по куску запеканки с тунцом. Когда очередь дошла до Мей-Тай, кто-то из восьмиклассников, тех самых, по ком плачет колония, предложил:

— Дайте ей лучше запеканку с крысятиной.

А потом он повернулся к самой Мей-Тай и добавил:

— Катись к себе домой, будешь крыс каждый день лопать.

Мей-Тай заплакала. Просто стояла там и плакала.

Тогда Данни поднял свой поднос — увесистый такой, с запеканкой, двумя стаканами шоколадного молока и персиковым желе — и с размаху опустил его на тупую голову малолетнего преступника. А потом, прежде чем этот идиот открыл глаза, чтобы посмотреть, кто посмел его тронуть, Данни двинул ему кулаком в морду. И расквасил нос.

Данни за это исключили из школы на четыре дня.

И на эти четыре дня мистер и миссис Запфер увезли его на экскурсию в Вашингтон, потому что они очень гордились таким сыном.

Вернувшись, он рассказал нам, как поднимался на лифте на монумент Вашингтона, как ходил по Белому дому, как Хьюберт Хамфри махал простым людям из лимузина, какая лестница ведёт в Капитолий и как удобно бежать по ней через две ступеньки, как полицейские расставляют повсюду ограждения, чтобы сдерживать демонстрантов, которых Мартин Лютер Кинг собирается в начале апреля привести в столицу. Ещё он рассказал, как подошёл к президенту Линдону Джонсону и пожал ему руку. Ну, это он, конечно, загнул. А остальное, наверно, правда.

Ну а вот это — чистая правда, сам видел, сам ел. Когда мы вернулись с большой перемены, миссис Бейкер и миссис Биджио вошли в класс с двумя подносами жареных бананов. Честное слово! Жареные бананы, посыпанные толчёными орехами и кокосовой стружкой и политые карамельным сиропом. Тёплым карамельным сиропом. Вы представляете этот запах? Сладкий, фруктовый, дикий, пряный, тягучий… вкусный… Нет, его и описать толком нельзя. Только подумаешь, только представишь, сразу слюнки текут.

Миссис Бейкер держала поднос, точно святые дары, точно мирру и ладан.

— Бананы сделаны по вьетнамскому рецепту, — объявила она. — Миссис Биджио специально приготовила их для нашего класса.

Мы оживились.

— Карамельный сироп называется «ньёк мау», — продолжила миссис Бейкер. — Мей-Тай Йонг, я правильно произнесла?

Мей-Тай растерянно пожала плечами и улыбнулась. Миссис Бейкер засмеялась. А потом они с миссис Биджио пошли по рядам, раздавая тарелки. И на каждой лежал жареный банан в карамельном сиропе.

Дойдя до парты Мей-Тай, миссис Биджио остановилась, поставила тарелку перед девочкой и сказала:

— Прости, Мей-Тай. Прости меня, пожалуйста.

В тот вечер Уолтер Кронкайт сообщит, что войска Вьетконга, который правильно называть Национальным фронтом освобождения Южного Вьетнама, прорыли кучу туннелей, почти добравшись до наших морских пехотинцев, да и бомбёжки в Кхесани участились. В тот вечер по телевизору снова покажут, как американские солдаты сидят пригнувшись в окопах и зажимают уши. И Белый дом снова объявит, что наши потери незначительны.

А пока мы ели бананы по вьетнамскому рецепту с тёплым «ньёк мау». Или с тёплой «ньёк мау». И пели песню про бананы, которой нас обучила Мей-Тай. С таким же успехом песня могла быть не про бананы, а про слонов — всё равно мы не понимали ни единого слова. Когда мы расходились по домам, миссис Биджио и Мей-Тай обнялись и не хотели расставаться.

На следующей неделе в школьных радионовостях миссис Сидман перечислила учеников, которые вошли в основной состав сборной и будут представлять Камильскую среднюю школу на осеннем кроссе. «Мы очень рады, что у нас есть такие сильные бегуны, — добавила она, — и особенно рады за Холдинга Вудвуда, единственного семиклассника, который принят в команду, поскольку на отборочных соревнованиях он показал абсолютно лучший результат. Он пробежал пять километров на целую минуту быстрее, чем восьмиклассники — его товарищи по сборной. Мы всем желаем успеха!»

Я перепугался. Когда слышишь такой текст, поневоле начинаешь ёжиться. Мне ведь с этими восьмиклассниками в одной раздевалке переодеваться. И никого из своих рядом не будет.

Между прочим, мои одноклассники бурной радости и поддержки не выразили.

— Интересно, почему Холдинг показал абсолютно лучшее время? — громко, куда громче, чем требовалось, спросил Данни Запфер, когда радио смолкло. — Наверно, ноги уносил — боялся, что крысы съедят.

— Причин много, — отозвался я. — Разных.

— Разных? — повторил Данни. — Да ты просто струсил!

— Струсил! — подтвердила Мирил.

— Струсил! — сказала Мей-Тай.

— Да ладно вам, — буркнул я, но тут все в классе скатали бумажные шарики, увесистые такие, из целого тетрадного листа, и стали в меня пуляться.

Обидно до жути! Ну как отбиться от двадцати двух бумажных шаров, которые летят в тебя одновременно?

Миссис Бейкер при этом, сами понимаете, не присутствовала. Её вызвали к телефону в канцелярию ещё до радионовостей, и она оставила с нами мистера Вендлери.

К её возвращению пол вокруг моей парты и сама парта были засыпаны бумажными шариками, и я уже готовился принять упрёки на себя, поскольку виноват всегда тот, в кого пуляются. И убирать тоже ему. Так устроен мир.

Но в этот раз всё произошло не так.

Потому что звонил миссис Бейкер не кто-нибудь, а представитель Вооружённых сил США. Армия Вьетконга сняла блокаду Кхесани, и сейчас туда направляются двадцать тысяч солдат, чтобы вывезти морских пехотинцев с базы и найти всех, кто, как лейтенант Бейкер, пропал без вести.