Пал Бекеш - Победитель страха

— Стоп! — и готовый сбежать клиент был схвачен. — Оп-па! Увиливать от испытаний категорически воспрещается.

— К-ка-каких ещё испытаний? — бился Трусишка в тисках волосатой ладони.

— Со скрежетом зубовным, натурально. И троекратных, как положено. Выдержите — значит, вы наш.

Выкручивался, извивался Трусишка, сопротивлялся, покуда силёнок хватало, но их-то — как мы уже упоминали — было маловато. Через минуту, безвольно поникнув, он завис в волосатой ручище над бездонной пропастью.

— Чудовищность обязывает! — подмигнул голубым глазом Конторщик.

Это были последние слова, услышанные Трусишкой. А затем он полетел вниз. Падал, падал всё глубже и не переставая кричал:

— Ааааааааааааа!

Он умолк, но падение всё продолжалось, и Трусишка перешёл к следующей букве алфавита:

— Бээээээээээээ!

Все мысли его были о родной Роще.

Во время падения Роща предстала перед Трусишкой в таком виде, какой она была в пору его детства. Молодым лесочком, полным уютных шелестов и шумов, где ярко-зелёные кроны блистали под бескрайней голубизной неба, а его родное дерево, стройный дуб, предоставивший ему кров, вздымался столь высоко, что какое-нибудь из опрометчиво спустившихся барашковых облачков нет-нет да и застревало, недвижно повиснув меж его ветвей. В таких случаях славка, гнездо которой находилось близ вершины дуба, сжалившись над беднягой, высвобождала его. Барашковое облачко, рассыпавшись в благодарственных блеяниях, улетало пастись на других небесных пажитях.

Мы же вынуждены созерцать Рощу такой, какой она была в момент чудовищного падения нашего героя.

Словами трудно описать подобное.

Хотя до осени было ещё далеко, пожухло-бурая трава ломалась под ногами, пожелтелые кроны деревьев съёжились, а небо, словно навек распростясь со своим роскошным голубым одеянием, променяло его на драную, залатанную одёжку из пестряди. И много повидавший на своём веку древний дуб... являл собой самое грустное зрелище. Дерево поникло и накренилось, кора его облезла, а дверца дупла, вырванная с петлями, разбитая-разломанная, валялась на земле.

Но то, что венчало картину всеобщего запустения, было ещё ужаснее, подобного обитатели Рощи отродясь не видывали.

Посреди поляны полыхал костёр. Не из сухих поленьев и не из хвороста. А... даже вымолвить страшно — из книжного собрания Трусишки.

Вокруг костра всхлипывали и утирали слёзы Пылемёт и Уборщик, пытаясь поверить невероятному, в то время как Странник, задорно насвистывая, со злорадной ухмылкой неутомимо сновал взад-вперёд, таская в огонь всё новые и новые охапки книг. Старинные фолианты, изящно переплетённые романы, невесомо лёгкие волшебные сказки — всё становилось пищей прожорливого огня.

— Это же моя любимая... — пробормотал Уборщик, стараясь украдкой выгрести из пепла страницы сказки о гноме Недотёпе, пока что не охваченные пламенем.

— Вижу, вижу твои проделки! — Странник злобно хлопнул его по рукам, и в глазах его вспыхнул холодный блеск, который с момента ухода их друга Трусишки держал в оцепенении всех обитателей Рощицы.

— Чу-чу-чудовищно... — ужаснулся Чутьчутик.

С той поры, как Странник занялся злостным истреблением библиотеки, бедняга стал ещё больше заикаться и сделался совсем немногословен.

— Ну и растяпы мы! — шёпотом произнес Пылемёт. — Где были наши глаза? Как мы могли не заметить, что он тоже чудовище?

— Чу-чу-чу... — завёл было свою песню Чутьчутик, но Странник жестом велел ему заткнуться. Заносчиво стоял он у костра и в красноватых отблесках пламени даже ростом казался выше.

— Глупцы несчастные! Мне стыдно, что когда-то я тоже был обитателем этой Рощи. Да к тому же ещё и вашим дружком-приятелем, — с издёвкой добавил Странник.

Бывшие друзья ошеломлённо воззрились на него.

— Вы совершенно незнакомы с мироустройством чудовищ, — продолжил Странник. — Не беда, лучше поздно, чем никогда. Теперь вам придётся наспех усваивать новые сведения, но старый друг — то бишь я — поможет вам. Итак, урок первый. Зарубите себе на носу: настоящие чудовища — это не всякие там уроды с хвостом закорючкой, с ушами как блюдца или с головой с булавочную головку. Не те стаи, что кишмя кишат на опушках и ждут не дождутся знака, чтоб нахлынуть сюда, — о нет! Этим только свистни, и они примчатся сломя голову. Чудовища высокого ранга — они на вид такие же, как все прочие. Вроде меня. Ведь я тоже из их породы, — он горделиво вытянулся. — Чудовище наивысшего разряда! Так и воспринимайте меня.

— Предатель! — с трудом стряхнув в себя оцепенение, выпалил Уборщик.

— Фи, что за выражения! — язвительно ухмыльнулся Странник. — Поехали дальше. Урок второй. Стало быть, чудовищем не рождаются. Зато рано или поздно им становится каждый. Раз и навсегда отмежёвывается от прежней компании и подаётся в другой лагерь. И поверьте мне, самым одержимым, самым рьяным приверженцем новых идей становится тот, кто прежде чурался их и придерживался иных взглядов, — он рассмеялся гнусным смешком. — Ведь надо же заставить остальных забыть, что ты когда-то был другим. Как я, например. Ведь теперь я и есть самый отъявленный, самый оголтелый! Таким меня и воспринимайте!

Пылемёт в горестном отчаянии сжался в комочек.

— Но ведь ты чаёвничал вместе с нами и слушал рассказы нашего друга... — он посмотрел на полыхающий костёр, и из его подслеповато моргающих глаз покатились слёзы. — Как же ты мог так поступить?!

Странник хохотнул было, но на сей раз от смеха его не стыла кровь в жилах, уж скорее в нём звучала некая горечь и даже грусть.

— А что мне оставалось делать? Куда ни ткнёшься, всюду чудовища, вот я и усвоил на собственной шкуре, как теперь предстоит усвоить вам: весь мир действительно принадлежит им. Поэтому я и переметнулся на их сторону. А вы бы поступили иначе? — Самоуверенность и наглость вновь вернулись к нему. — Я выбился в число первых! И тут вдруг выясняется, что нам противостоит один-единственный лесок. Последняя Роща, вот эта самая. И всё из-за библиотеки да россказней нашего Трусишки. Понятно, что меня направили разобраться с вами и навести порядок, поскольку обстановка мне известна.

— И у тебя хватило духу согласиться? — всхлипнул Уборщик, у которого оставалась слабая надежда, что происходящее — всего лишь дурной сон.