Константин Иосифов - Охотники за джихами

— А позволительно мне будет сказать вам, уважаемый Леонид Петрович, — в тон ему ответил Пал Палыч, — что это мне не приходило в голову. — Лицо Пал Палыча стало неприятно и непроницаемо, как и у ИО директора.

— О, не поймите меня превратно, уважаемый Павел Павлович, — сказал Леонид Петрович и положил руку ему на рукав. — Я очень люблю археологию и некогда тоже мнил себя заправским археологом. Но злодейка судьба заставила меня изучать ботанику. Однако как директор школы я должен — более того, я обязан — стать выше увлечений и думать не только о том, что лично мне импонирует. Я не имею права забывать, что учащиеся вверенной мне школы должны получить определённую сумму знаний по всему комплексу дисциплин, предусмотренному программой, а не по одной археологии, которая отнюдь не предусмотрена программой. Видимо, мы разобьём ваш кружок на секции: ботаническую, зоологическую, историческую и, наконец, археологическую. Впрочем, не исключена возможность, что мы разделим работу по месяцам. Один месяц ребята будут изучать фауну, другой — флору, третий — историю, четвёртый — археологию. Разве нельзя было бы прочесть серию докладов? Кстати, районный отдел народного образования настойчиво рекомендует ряд тем для лекций. А недавно я прочёл в московской газете о школьном кружке, в котором было сделано более ста докладов. Сто докладов мы, пожалуй, не осилим. Но разве так уж плохо было бы увидеть в местной газете заметку о том, что в нашей школе было организовано, скажем, двадцать докладов?

— А позволительно ли будет старшему пионервожатому высказать своё мнение? — скрипучим, как у Леонида Петровича, голосом спросил Арсен. — Я не согласен с вами.

— Мне очень приятно, когда вожатый имеет своё суждение. Но не объясняется ли ваше гм… несогласие гм, некоторым отсутствием педагогического опыта и знания элементарных задач воспитания полноценных, гармонически развитых граждан?

— Нет, не объясняется, — очень решительно ответил Арсен, и лицо его стало таким же чужим и непроницаемым, как и у ИО директора. — В музее хватит места и для ботаников и для зоологов. А в школе достаточно учеников для любого количества кружков. Мы не хотим, чтобы разгоняли наше общество.

Леонид Петрович пожевал губами и сказал примирительно:

— Ну, это мы ещё обсудим. Я вас, Арсений Сергеевич, попрошу зайти ко мне завтра. Надо будет кое-что сказать вам. В частности, подумайте о том, какие вопросы можно дискутировать и в какой обстановке, а какие — нельзя. Кроме того, я рекомендовал бы вам быть более объективным.

— Папа! — вдруг заявила Нелли капризным и повелительным тоном. — Я хочу быть археологом. Слышишь?

Все опешили. Разве можно так говорить с Леонидом Петровичем? Он, правда, не совсем директор, но всё-таки!

И тут произошло нечто неожиданное. Леонид Петрович снял очки, и все увидели, что глаза у него вовсе не разноцветные, а простые. И вовсе не страшные, а только могуче. А Нелли продолжала:

— И не думай меня отговаривать. Слышишь? Я не маленькая.

Леонид Петрович и не думал отговаривать её. Он моргал глазами, протирал стёкла очков и молчал. Наконец он сказал:

— Может, мы дома поговорим, а?

— Нет, не дома, а здесь! И вообще не рассчитывай. Я не буду всё время с тобой сидеть. Вот уеду в Ленинград к маме и больше не приеду.

— Ну, ну, хорошо… Только, пожалуйста, успокойся! — Леонид Петрович надел свои чудодейственные очки и тут же превратился в директора. — Капелюшников! Запиши Нелли Алеутскую в кружок!

Так в археологическое общество была принята директорская дочка Нелли. Ребята вначале были не очень довольны этим приобретением: по всему видно, девочка и капризуля, и чистюля, и задавака. Небось такую за лопатой не пошлёшь, мыть черепки не заставишь. Но потом, подумав, сообразили: не так уж плохо иметь в обществе директорскую дочку, которая к тому же командует своим папой. Авось пригодится.

Уходя из музея, Пал Палыч неожиданно сказал:

— А между прочим, археолог копается не только в земле, но и в словарях. И он очень любит расспрашивать местное население. Так-то, дорогие мои коллеги.

А когда уходил Леонид Петрович, то он ничего не сказал. Он достал из кармана ключ, замкнул им дверь музея и снова спрятал ключ в карман.

Миша лежал на диване и творил. Чтобы творилось лучше, он подложил себе под спину подушки и грыз карандаш — совсем как Глинка на картине, что висит над письменным столом, — но вместо цветного халата на Мише были только чёрные трусы.

Иногда рука Миши выхватывала карандаш изо рта и быстро-быстро строчила несколько слов в общей тетради, упиравшейся в поднятые колени, и снова отправляла карандаш в рот.

Такая поза была не случайна. Оказывается, только в этой позе Мишу посещало вдохновение.

Выяснилось это обстоятельство следующим образом.

Несколько дней назад между Архимедом и Мишей шла дуэль на портфелях. То один, то другой загонял противника в угол, осыпая его градом ударов. Так продолжалось, пока Алик-Архимед не капитулировал. Прыгая с парты на парту, он бросился в бегство, а за ним — Миша. Но в дверях произошло непредвиденное обстоятельство: Миша налетел на девочку. Он оттолкнул её в сторону, и тут что-то сильно дёрнуло его за воротник, и в спину ему посыпался град слабых девчачьих ударов. Миша обернулся. Девчонку угораздило зацепиться косой за пуговицу на его рубахе.

Миша стал освобождать пуговицу, а когда отцепил и поднял глаза, то замер. Перед ним была Нелли.

— Вы тот мальчик, который председатель? — спросила она.

— Ну, я, — не без гордости ответил Миша.

— Будьте добры, напишите заметку в стенгазету. Пана сказал, что при нашем археологическом обществе будет газета. А я назначена самым-самым главным редактором.

Если бы какая-нибудь другая девчонка обратилась к нему с подобной просьбой, он, скорее всего, толкнул бы её, предварительно подставив ножку или дёрнув за косу. Во всяком случае, он нашёл бы какой-нибудь способ выразить своё нежелание писать заметку. Но девочку, которая говорит «вы, мальчик» и «будьте добры», за косу не дёрнешь. И Миша ответил как можно любезнее:

— Ну, а о чём писать-то?

— Напишите о своих походах. И чтоб цифр было побольше, так папа сказал… Смотрите, буду ждать.

Миша, конечно, всё-таки стукнул Архимеда портфелем перед началом урока, но удовольствия от этого он не испытал никакого.

Два следующих урока Миша прислушивался к Неллиному голоску, шептавшему внутри него, где-то между желудком и сердцем: «Смотрите, буду ждать!»

К концу третьего урока Миша понял, что он влюблён в Нелли, как сказала бы Леночка, «по самые по ушки».

Вернувшись домой, Миша сел за стол, за которым обычно делал уроки, обмакнул перо в чернила и хотел было с лёту накатать статью для Неллиной газеты, но, увы, статья не писалась, да и только. А ведь статья должна быть такой, чтобы Нелли ахнула. Миша отточил цветные карандаши и вывел огромными буквами: «О работе нашего археологического общества», посмотрел на заглавие, наклонив голову сначала на левую сторону, потом на правую, и раскрасил буквы оранжевым карандашом.