Роза Лагеркранц - Вроде бы четверг

— Наконец-то! — говорит она. — Я давно тебя жду, ведь ты и есть тот новый ученик, который должен был прийти вчера. Пер Хансон, если я не ошибаюсь?

— Да, это я, — отвечает ХАНСОН. — Но вчера я так и не выбрался в школу, очень уж много было хлопот с переездом, и с папой, и с обедом, и с карточкой для почтового ящика, и все такое прочее.

— Ничего, сегодня пришел, и хорошо! — говорит новая учительница.

И предлагает ему сесть за парту, которая стоит перед Лоттой Монссон и позади Сванте Стрёма. Эту парту поставила здесь старая толстая учительница, чтобы Лотта и Сванте не болтали так много на уроках. Но ХАНСОН не идет к своей парте. Он стоит в дверях и медленно краснеет.

— Садись же! — уговаривает его новая учительница, но он только качает головой, и наконец она спрашивает: — Почему ты не хочешь садиться?

На что ХАНСОН поднимает в руке свой мусорный мешок и говорит:

— А куда мне это деть?

Новая учительница долго глядит на мешок в руке Хансона. Так долго, словно в жизни никогда не видела мусорного мешка. Потом как будто вспоминает, что, конечно же, видела, и смотрит в разные стороны, соображая, что посоветовать новому ученику. Наконец говорит ХАНСОНУ, чтобы он пока положил свой мешок в шкаф, сама подходит к шкафу, открывает дверцу и видит, что там уже лежит один мусорный мешок.

Но к этому времени она настолько свыклась с мусором, что не показывает вида.

— Лотта! — спокойно говорит учительница. — Ты ведь знаешь, куда положено выбрасывать мусор, — можно тебя попросить, чтобы ты вынесла оба эти мешка?

И Лотта снова вынуждена вставать и уходить. Она идет в лес. Идет, размахивая на ходу мусорными мешками. Потом достает из кармана ту самую штуковину — каменную пуговицу. Подносит к глазам и внимательно разглядывает. Говорит себе, что с этими штуковинами шутки плохи, и опускает пуговицу в один из мешков.

Как же чудесно в лесу! Деревья, камни, небо, пятачки зеленого мха… И бутылочные осколки так красиво блестят на солнце. «Этот ХАНСОЙ…» — думает Лотта. Тут же она поправляет себя: «Этот ХАНСОН…» И окончательно сбивается — этот или тот? «Ладно, пусть будет эти!» — заключает Лотта. И говорит себе, что ХАНСОЙ не такой, как все, необыкновенный, а к ХАНСОНУ можно быстро привыкнуть. ХАНСОЙ был какой-то особенный. Он никогда не смеялся и не болтал языком. Уж он не мог бы ей наскучить. А ХАНСОН болтает вовсю. И глаза у него совсем не красные. Даже не розовые.

Дойдя до большой ели, Лотта вынуждена лечь и поглядеть на небо. Она лежит и думает о том, что все-таки она счастливая. Такая счастливая, что могла бы написать счастливый билетик! Карандаш в кармане есть, а бумажку она отрывает от одного из мешков. Правда, при этом весь мусор высыпается на землю. Лотта подбирает почти все, потом вдруг вспоминает, что ей надо поторапливаться, надо возвращаться в школу и глядеть на новую учительницу. Решает на этот раз обойтись без билетика и мчится что есть мочи обратно. Лишь войдя в класс, Лотта обнаруживает, что принесла с собой оба мусорных мешка.

Новая учительница внимательно смотрит на нее. Но на этот раз она не плачет, а, скорее, смеется. Они впервые видят, как смеется новая учительница, и она такая симпатичная, такая симпатичная, что сил нет! Впрочем, не такая она уже и новая, а почти старая, можно сказать.

— Милая деточка! — говорит она Лотте. — Где витает твоя голова? Ты хоть знаешь, как тебя звать, знаешь, какой сегодня день, ты вообще смыслишь что-нибудь?

Лотта Монссон стоит на пороге и вспоминает, переминаясь с ноги на ногу.

— А то нет, — говорит она. — Какой сегодня день?..

Лотта продолжает вспоминать.

— Вроде бы… — продолжает она.

Еще немного, и Лотта сказала бы «четверг», но она вовремя спохватывается, потому что, слава богу, успевает иной раз, торопясь утром в школу, перемолвиться двумя-тремя словами с мамой.

— Сегодня вроде бы пятница! — выпаливает она, радостно улыбаясь.

Ребята возятся и шумят, но не так уж и страшно.

— Тихо! — говорит Лотта. — Дайте наконец человеку заняться арифметикой.