Николай Богданов - Один из первых

— Горазд работать языком за отцовским батраком! — поддел Кузьма.

Один бойкий Парфенька почему-то молчал.

Видя, что настроение ребят не в его пользу, Фролка несколько пошёл на попятную:

— Да про вас с отцом речи нет. Нам не жалко, гуляйте, у нас свежего воздуха всем хватит… А вот зачем вы над нами смеётесь, что мы несознательные, в нечистую силу верим? Это вас ещё черти в оборот не брали… А как возьмут, первые напугаетесь.

— Вот и не напугаемся!

— А чего ж ты к барскому дому не поехал? Слабо́, пионер!

— Захочу и поеду!

— А ну захоти! Поезжай один!

Я молча повернул коня и поехал.

Громко захохотал вслед Фролка и, обернувшись к ребятам, подмигнул:

— Вот увидите, как удирать будет! Ох, раздразнили вы там нечистую силу!

И с этими словами подхватил свой полушубок, уздечку и исчез. Только было слышно в темноте, как по сырой луговине зачмокали кованые копыта его коня.

Ребята некоторое время помолчали.

— Сделает Фролка какую-нибудь беду, — сказал, оглянувшись, Парфенька.

— От него всего жди, — подтвердила Маша.

— Ишь, соловьём разливался! — сказал Кузьма и стал молча собираться.

— Покажет и тебе, Кузька, твоя мамка, что значит кузькина мать, — посмеялась Маша и стала собираться вслед за ним.

— А мы схитрим — костёр тут оставим, а сами, как подъедем к пионерчикову костерку, затаимся, — сообразил Парфенька.

Так и решили сделать.

Костёр долго ещё горел, видимый издалека, а ребят около него уже не было. Вслед за вожаками наехали и другие, ещё не знакомые мне ребята.

Доехав до развалин барского поместья, я стреножил коня, как научил меня отец, развёл костёр и приготовился встретить любую опасность.

«Ничего сверхъестественного в природе нет, — убеждал я себя, — это и наш вожатый говорил и мой отец. Здесь могут быть только волки, медведи. Но все дикие звери боятся огня. Это ещё первобытные люди знали. И спасались у костров даже от таких страшилищ, как пещерные медведи и саблезубые тигры… Вот и я: кто мне страшен у костра? Привидения, которых не бывает?»

И только я это подумал, как увидел привидение. Самое настоящее привидение вдруг появилось из-под земли среди развалин барского дома. Вначале там что-то зашипело, озарилось голубым огнём. Затем из-под земли медленно показалась голова с рогами… Голова эта изнутри вся светилась красным огнём. Из ноздрей её, из глаз сыпались искры. И эта ужасная голова поднималась всё выше и выше, и за ней вытягивалось длинное белое тело.

И как ни твёрдо я был уверен, что чертей не бывает, не мог унять дрожь в руках и ногах.

Конечно же, это привидение! А если это не привидение, тогда что же? Протёр глаза. Говорят, бывают такие видения, когда человек слишком взволнован и ему страшно, называется — галлюцинация. Нет, привидение не пропало, оно медленно надвигалось…

«Я пионер! Я смел! Я ничего не боюсь!»

Мои заклинания не помогали, привидение не исчезло, а всё подвигалось.

Хотелось сорваться с места и бежать изо всех сил. Но я заставлял себя стоять на месте. Ведь моему отцу страшней было, когда под Каховкой на наших ползли танки белогвардейцев — стальные чудовища. Ведь устояли… Гранатами встретили.

Я нагнулся и вынул из костра большую, хорошо горящую головню…

Привидение при виде этого как-то несколько заколебалось, а затем снова пошло на меня.

Я сунул головню в костёр, чтобы побольше разгорелась, и, закусив губы, смотрел на медленно приближающееся чудовище. Сердце билось громко. Было обидно, что никто не видит моей храбрости.

Я вдруг так разозлился на привидение, что не стал дожидаться, когда оно приблизится и, может быть, сожрёт меня, а перешёл в атаку. Запустил одну горящую головню, вторую, третью и закричал почему-то:

— Брысь! Брысь, проклятая!

Головни летели, как гранаты; одна попала прямо в белое тело привидения, и оно вдруг попятилось, зашипело.

— Ага, шипишь! Не любишь! — закричал я и, схватив самую длинную и яркую головню, бросился вперёд.

И тут произошло самое неожиданное — привидение вдруг побежало! Сжалось как-то, словно сложилось пополам, огни в глазах его потухли, рога в темноте пропали, и всё оно потускнело.

— Ура-а! — раздалось вдруг позади.

Все ребята, тихо наблюдавшие мой поединок из темноты, похватав головешки из костра, бросились вдогонку за струсившим привидением. Они осмелели, когда увидели «наша берёт».

А привидение вдруг провалилось сквозь землю! На том месте, где оно исчезло, оказалась тёмная дыра… из которой пахло палёным.

Лезть в эту дыру никто, конечно, не решился.

— А ну, выходи, выходи!

— Попробуй, вот мы тебе шкуру-то припалим!

— Давай покажись, мы те обработаем! — вызывали они на бой трусливое привидение.

Но оно так больше и не показалось.

Победителями вернулись ребята к костру и разожгли огонь поярче.

— Вот, пионер, — сказал рассудительный Кузьма, — а ты говоришь, у нас чертей нету! Будь ты не такой храбрый, пропал бы. Чёрт, он храброго взять не может, это точно. Известно, как русский солдат на шпагах чёрта победил.

Конечно, было очень лестно, что меня признали храбрым. Но досадно, что ребята окончательно уверились, будто нечистая сила есть. Привидение, конечно, было, это я сам видел; но, может быть, привидение это не совсем нечистая сила? Думай, пионер, думай!

В таких приключениях прошла эта ночь. Опять я не успел рассказать ребятам о пионерской организации, прочесть хоть одну книжечку из серии «Беседы у костра», что дал с собой вожатый. В одной рассказывалось о знаменитом Спартаке, вожде восставших римских рабов, имя которого носили первые пионеры. А вторая рассказывала о красном галстуке, о пионерском салюте, о пионерских правилах.

Возвращаясь домой поодиночке, ребята разъехались раньше, чтобы показать, будто они в ночном с тюнером и не водились. Я хотел поскорей рассказать отцу о необыкновенных ночных событиях и тоже поторопился. И неожиданно встретил отца не дома, у дяди Никиты, а на окраине села, где над рейкой стояла старая, закопчённая деревенская кузница. Отец вместе с кузнецом, дедом Савелием, звонко стучали молотками по железу, а дядя Никита изо всех сил раздувал угли в горне, качая мехи.

Любопытные мальчишки и девчонки уже собрались вокруг, несмотря на раннюю пору.

Все они смотрели, как сельский кузнец и городской рабочий ковали лемеха к старому плугу, давно валявшемуся у плетня дяди Никиты.

Полоса красного, раскалённого железа лежала на наковальне. Кузнец в валенках, в кожаном фартуке, в войлочной шляпе, придерживая её большими клещами, ловко и быстро постукивал по железу маленьким молотком, указывая, куда бить. Отец крепко ударял большим молотком. От каждого удара красная полоса плющилась.