Хольгер Пукк - Виллу-филателист

Лайли вдруг замечает, что на нее уставились округлившиеся глаза старшей пионервожатой. Ужасно округлившиеся и ужасно испуганные.

Ах! Верно! Торжественный сбор дружины, гость…

— Вольно!

Громко и четко разносится голос Лайли по залу. И достаточно резко, как и полагается команде.

Копна Сийниных волос уплывает. Исчезает в сине-красно-белой массе ребят.

В глазах старшей пионервожатой вновь засияла уверенная и радостная улыбка.

Но отчего улыбка? Да еще радостная? Сияюще радостная?

Райво отправляют в колонию. Разве она не знает об этом? Конечно, знает! Сама нам сказала. Вошла сегодня в пионерскую комнату и объявила. Именно объявила. Она объявила еще и о другом. Что третий отряд не выполнил план сдачи макулатуры, что дежурные по пионерской комнате не поддерживают порядок…

Лайли тогда непонимающе посмотрела на пионервожатую.

«Райво отправляют в колонию».

Как можно так сообщать об этом! Сама бы Лайли проорала, прокричала бы эти слова, они бы рекой хлынули из нее. Но нет, она вообще бы не смогла высказать эти слова. Она затаила бы их в себе. И так хранила бы в тайнике весь день. Но слова рвутся наружу. Хотят, чтобы их прошептали кому-нибудь близкому. Эти и еще многие другие тревожные слова.

Что за глупость! Какое шептание! Все ведь знают, что Райво… Кто жалеет, кто злорадствует, мол, чего добивался, то и получил. Никому нет до него дела. Зачем же тогда шептать! Будто дело касается невесть какой тайны! Тайны! А если и вправду тайны?

Хотя председатель совета дружины Лайли говорит себе, что она дура и тронулась умом, все же обыкновенная девочка Лайли чувствует, что должна прошептать… Ну, может, не прошептать, а сказать, обязательно сказать! Может, обронить какое-нибудь грустное и недоуменное словечко, и ее поймут, и что-нибудь ответят… Что? Не знаю, не знаю! Может, полсловом не обмолвятся! Да и не нужно говорить! Ей самой нужно сказать… Ей нужно высказать, что на сердце боль… Кому поведать? Кому?

— Смирно! — доносится звонкий голос Рээт.

Она приближается энергичным шагом. Бац-бац-бац! Делает безупречный полуоборот. Поднимает руку для салюта. Для выверенного, точного салюта. Слова ее льются, она не запинается, не нервничает. Она рапортует смело, громким голосом, с достаточным нажимом и немного отрывисто, как рубит.

Рээт словно бомбит ее, Лайли, своим примерным рапортом. И кажется, ощущает большое удовлетворение от этого. На ее галстуке нет ни единой складочки, блузка, видимо, прямо из-под утюга. Ее лоб, нос и подбородок находятся между собой именно в той классической пропорции, о которой говорил учитель рисования. Глаза ясные и откровенные. Это она, Рээт, сказала: «Так ему и надо, чего хотел, того добился!»

Рээт до того чистая, прямая, ясная, что ей ни о чем не прошепчешь. Всякое слово отскочит от нее и разлетится на кусочки.

И Лайли произносит:

— Вольно!

И через несколько мгновений:

— Вольно!

И опять:

— Вольно!

— Вольно!

— Вольно!

Лайли кажется, что председатели совета отрядов друг за другом безразлично и даже презрительно поворачиваются к ней спиной. Подошли, постояли, сказали несколько слов… и тут же спешат отойти. Делали все согласно ее команде. Но, едва отдав рапорт, сразу же убегали от нее. Бежали к своим отрядам. К своим друзьям и подругам, к тем, с кем шепчутся, кому поверяют тайны, с кем хихикают над вещами, которые непонятны другим, с кем обмениваются взглядами, которые говорят больше, чем слова.

Взгляд Лайли пробегает по выстроившейся дружине.

Лица, лица, лица… Знакомые по именам, по отрядам…

Кому из них подмигнуть, пойдем, мол? И в обнимку пройти по школе, спуститься по лестнице, пройти раздевалку, через двор в сад, за кусты жасмина? Присесть вдвоем на маленькую желтую скамейку, которую мальчишки смастерили на уроках труда…

Сесть и начать вполголоса говорить о Райво…

«Знаешь, он живет в соседнем доме. И вовсе он не такой… Он просто привык бродить по улицам, потому что дома быть ему невозможно. Отец каждый день устраивает пьянки. Райво словно разодран надвое. Плохая половинка и хорошая половинка. Они все время борются между собой. Он мне нравится… Я так переживаю за него, так переживаю…»

Лица… Знакомые лица… Друзья… Редактор стенгазеты, ответственный за дневник, пионерский инструктор, вожатый отряда, председатель кружка интернациональной дружбы… И Сальме! Соседка по парте Сальме. Ее пепельно-светлые прямые волосы, ее будто завороженный взгляд. Иногда Сальме за весь день и трех слов не скажет. Сальме незаметна, как воздух. Она, Лайли, о Сальме собственно, ничего толком не знает…

С кем же сесть на желтую скамейку? С кем поговорить о том, что лежит на душе?

Все председатели совета отрядов сдали рапорта.

— Дружина, смирно! — командует Лайли.

Взгляд Лайли отметил движение, которое безмолвно пробежало по строю. Лайли идет по залу умеренным шагом, энергично размахивая руками. Раз-два, раз-два… вперед-назад, вперед-назад…

— Товарищ старшая пионервожатая… — рапортует Лайли. Голос ее звучит звонко, четко и к тому же в меру торжественно. Ведь за спиной застыли триста двадцать восемь пионеров!

В глазах старшей пионервожатой сияет радость и признательность. Потому что Лайли — настоящая находка! Ее хоть куда пошли выступать или представлять, организовывать или рапортовать, она всегда справится. У нее есть авторитет! И уверенность в выступлении! С ней считаются! Ее хвалят!

— Дорогие ребята! — говорит сияющая старшая пионервожатая. В ее словах звучит ощутимая доля гордости и умиления. — У меня есть для вас хорошая, необыкновенно хорошая новость! Наша всеми любимая и уважаемая Лайли, наш волевой председатель совета дружины удостоена почетной грамоты…

В зале вспыхивают овации. Ребята вовсю аплодируют. Аплодируют учителя и гость с орденскими планками.

Пионервожатая отбивает ладонями такт:

— Б-р-а-в-о! Браво! Браво! Браво! — шумно скандирует зал.

Уже бегут по залу председатели отрядов. Они несут цветы. Вместе получается десять больших букетов. У Лайли полная охапка цветов.

Радость, огромная радость, наполняет ее. Это прекрасно, радость захватывает дух. Лайли зарывается лицом в цветы и вбирает их нежный аромат. Щеки ее пылают, грудь поднимается и опускается.

— Скоро нашу Лайли пошлют с поездом дружбы в ГДР, — слышит она умиленный голос старшей пионервожатой.

И вдруг цветы теряют свой запах и цвет, вдруг голос старшей пионервожатой исчезает куда-то за пределы слышимости…

Они стоят напротив по разные стороны ограды, и Райво говорит:

— Да, это правда, меня отправляют в колонию.

Это было всего час назад. Как раз незадолго до сбора, когда она, Лайли, спешила домой на обед и около детской площадки столкнулась с Райво.