Николай Никонов - Орнитоптера Ротшильда

Мы часто шутим друг с другом, и за мое пристрастие к бабочкам морфо Рассел зовет меня «морфинистом», а я его «фрачником», ибо парусников в Англии еще называют кавалерами, ласточкохвостами и фрачниками за те хвостики, какие есть у многих этих прекраснейших бабочек. Бабочки. Почему столь строгая природа так расточительно раздала им свою красоту, так волшебно расписала их крылья, а по яркости тонов, непредсказуемости сочетаний с бабочками не могут соперничать ни птицы, ни даже цветы? Что за чувство, что за смысл вложен в узоры их крыльев? Что зашифровала там ее творческая мысль? Вот в отдельном полированном ящике красного дерева, что висит неподалеку от бронзового барометра в кабинете Рассела, помещена пара громадных бабочек. Крылья одной из них, той, что поменьше, переливаются в бликах от камина оттенками зеленого, золотого и черного шелка. Слово «шелк» здесь совсем не точное, грубо-приблизительное, оно было бы верным, если бы окраску сотворила рука человека, но бабочка эта родилась такой, как бы произведенной из шелковистого твида или панбархата, осыпанного к тому же золотой пудрой-пыльцой, озаренной, однако, не солнечным блеском, а гораздо более вкрадчивым лунным сиянием. Близ радиальных жилок это сияние переходит уже в совсем таинственное свечение, вторая бабочка — много крупнее, ничем не похожа на первую и, тем не менее, это самка того же вида, благородно расписанная сложнейшим узором коричневых, черных, белых и слегка лазоревых пятен. Обе бабочки с гигантского, как материк, далекого острова Новая Гвинея, и они словно бы олицетворяют этот остров-материк с его непроходимыми дождевыми тропическими лесами, его синими горными цепями курящихся вулканов, его крикливыми попугаями, фантастическими райскими птицами, орхидеями и заводями голубых огромных кувшинок на еще никем не исследованных реках. Бабочки носят имя великого их собирателя, коллекционера и подвижника, пожертвовавшего свое собрание Британскому королевскому музею, барона Ротшильда — орнитоптера Ротшильда… Когда я собирался писать свою книгу о бабочках, я много думал над тем, какую форму ей придать. И после долгих раздумий я решил, что буду писать так, как мне представляется и хочется, не раздумывая даже о читателе, хоть читателя пишущий никак не должен сбрасывать со счета. Я подумал лишь, что читатель будет, но им станет лишь тот, кто волнуется тем же, чем и я, кто, следовательно, мой потенциальный друг, кто, как и я, жаждет открытий и находок и будет радоваться им вместе со мной. Для него я пишу. С ним мы отправимся бродить по тропическим лесам, с ним поплывем вверх по течению великой Американской реки, наводящей даже ужас и трепет своей бесконечной необъяснимой полноводностью, с ним отправимся на далекие Малайские острова. Мой читатель будет, наверное, только таким, ибо другой читатель, равнодушный к природе и тропикам, вероятно, сочтет книгу скучной. Итак, я буду писать книгу, где главными героями будут я сам, мой друг Рассел, иные известные натуралисты и путешественники и бабочки, да, может быть, еще тот ВЕЛИКИЙ ХУДОЖНИК, который создал нас всех и все то, что дает нам благоговейную радость прикосновения к ЕГО творчеству. Вот таково откровение, или предисловие. Предисловия, на мой взгляд, вообще вряд ли нужны, особенно длинные. Объяснить книгу умному? Он и сам в ней разберется. Разъяснять равнодушному и, хуже того , — глупцу? Она не станет для него понятней, он — умнее. Я не хочу, чтобы шли за мной, я хочу, чтобы шли со мной вместе. И вместе ели изюм, который я постараюсь извлечь из булки. Больше ничего. Мы обо всем условились. Можно начинать?

Генри БЕЙТС

В разных странах их называют по-разному: парусники, кавалеры, хвостоносцы, ласточкохвосты, фрачники, воздушные змейки, дракончики, — вероятно, имеются и другие названия, — я никогда не мог собрать их все. Наверное, это самые красивые и совершеннейшие бабочки в мире. О том говорит их трудноописуемая красота, одним им принадлежащее благородство форм, величина — почти все парусники крупные или очень крупные. Неожиданность их окрасок, непредсказуемое совершенство рисунка крыльев наводит на мысль о высших творениях ВЕЛИКОГО ХУДОЖНИКА. ВЕЛИЧАЙШЕГО ИЗ ХУДОЖНИКОВ, ВАЯТЕЛЯ МИРА.

И те, кто открывал новых представителей семейства парусников, бывали особенно поражены надземного вида созданиями, волею случая оказавшимися в их удачливом сачке.

Вот подлинная запись по этому поводу из книги Альфреда Рассела Уоллеса «Малайский архипелаг», поймавшего одного из новых представителей семейства на острове Баджан. Уоллес назвал ее Орнитоптера Кроезус (Крез).

«Красоты этой бабочки невозможно выразить словами, и никто, кроме естествоиспытателя, не поймет глубокого волнения, которое я испытал, поймавши ее наконец, когда я раскрыл ее черные с оранжевым и бриллиантовым блеском крылья!»

Парусники во всем мире — бабочки сравнительно редкие, хорошо прячущиеся, летающие быстро, как птицы, недаром самые крупные из них называются птицекрылы, или орнитоптеры, а самые изящные и утонченные не случайно называются графиумы (графы!). Ес, ть и в семействе парусников, чаще называемом по-латыни Папилиониды (Papillionidae), или просто Папилио, и еще представители титулованной «дворянской знати». Эта бабочка — барон. Барония, встречающаяся в Центральной Мексике, которую систематики считают самым примитивным простейшим видом парусников. Входят в семейство и странные горные бабочки алоллоны, мало похожие на настоящих парусников. У аполлонов нет «хвостов», как у парусников, летают они куда хуже, чем графиумы и орнитоптеры, окрашены с благородной бедностью — преобладает белый цвет, испещренный красными и черными пятнами. Но аполлоны так же редки, как и все виды Папилио, так же приводят в восторг коллекционеров и, как все виды семейства, ждут бережного отношения, внимания и любви. Не вызывает сомнения, что все семейство Папилио, или парусники, — драгоценное украшение природы Земли.