Николай Никонов - Собрание сочинений. В 9 т. Т. 6. Стальные солдаты. Страницы из жизни Сталина

Роман впервые опубликован в журнале «Урал», 2000 г., № 3–5.

Под названием «Иосиф Грозный» сокращенный вариант романа издан в: М.: Эксмо, 2003.

Текст печатается по журнальному варианту.

Роман «Стальные солдаты» входит в задуманную мной серию «Ледниковый период» и является по замыслу первым, хотя уже опубликованы из этой же серии романы «Чаша Афродиты» и «Весталка». Моей целью было отнюдь не создание еще одной хронологической книги о Сталине и его злодеяниях — ни с позиции Прокурора, ни с позиции Адвоката, ни даже с позиции Судьи.

«Стальные солдаты» — художественное произведение, это именно страницы жизни как самого Сталина, так и того недавно минувшего, странного по своей сути времени. Ледниковый период, начавшийся в России с 1917 года, с насильственным утверждением в ней утопий марксизма-ленинизма, не кончился и сейчас. Мамонты и саблезубые тигры еще бродят по ней. Лед тает, но еще много холода и размытой грязи — хватит надолго.

Один из моих оппонентов-недоброжелателей заметил мне как-то: «Да что ты знаешь о Сталине!» Могу ответить не только ему: знаю больше, чем Алексей Толстой, когда взялся писать роман о Петре. Сталина я хотя бы видел воочию, слышал его выступления, смотрел кинохроники, бывал в тех местах, где он жил (кроме Тегерана), и, наконец, еще октябренком собирал «досье» на Сталина, складывая в папки вырезки из газет, журналов и переписывая что было возможно. Сбор этого «досье», начатого примерно с 36-го года, я продолжаю и сейчас.

Еще раз хочу напомнить: «Стальные солдаты» — художественное произведение, где, без запланированных передержек и стараясь быть объективным, не отрицая сталинской жестокости и преступных деяний (особенно если смотреть с позиций сегодняшнего дня), я хотел бы показать Сталина и обычным человеком, и тем, при ком Россия вышла если не на первое, то уж и не на второе место в мире по своему значению.

«Он принял разоренную Россию с сохой, а оставил ее великой державой, оснащенной атомной бомбой», — это сказал о Сталине отнюдь не его друг — Уинстон Черчилль.

Мерить фигуру Сталина обычным аршином нельзя, ибо даже Ленин по сравнению с ним был не более чем Анти-христом-разрушителем. Время Лениных — Сталиных прошло. Но надо помнить о нем любителям революций.

Думаешь, это Твоя страна и Твой народ?

Тысячу лет ты владел ею и гнал МЕНЯ? Ты наставил в ней свои храмы, и твои жрецы в них день и ночь проклинали меня? Анафемы? И ты думал, что покорил меня?

А вот я теперь покажу тебе свою силу и поверну и повергну твой крест, и твой народ, как стадо, пойдет за МОИМ сыном, имя ему будет: ВЛАДЕЙ МИРОМ, и видом он будет как человек, а сущностью — Сын мой: АНТИХРИСТ!

Его родит земнородная жена именем Мария, и страшен будет путь его, сокрушающий все твои заповеди!

Так говорил НЕКТО в черных одеждах, и раскаленно горели только его глаза, ибо едва выступал он из сотворенного им зловонного серного мрака. И так, не отвечая ему, внимал НЕКТО в белых одеждах и в белом сиянии…

И так было..

Партия — безумие многих ради выгоды единиц.

Этот коренастый, низенький, нескладно бойкий и всегда как-то нелепо ступающий (когда он шел, всегда коротковатые штаны его болтались вправо-влево) человечек с усмешливо-медвежьими, но тотчас по-медвежьи каменеющими, широко расставленными глазами отличался от всех обычных людей необъяснимо страшной, отталкиваюгце-притягивающей аурой. Он был намагничен, наполнен ею, никогда никому и ни в чем не уступающей, самоуверенной — надо бы страшнее, непонятнее! — магией монстра— нормальное слово-определение тут не находилось: некая биомашина с атомной силой дикого самодовольства, властности и неуживчивости. Посмотрите на редкие непарадные его фотографии. Вот он играет в шахматы у Горького, на Капри… Как надвинут его котелок, какая окаменелость упорства в выдвинутом подбородке. В шахматы он редко проигрывал, а если проигрывал, больше с тем играть не садился. А вот он смотрит кому-то прицельно в лоб — два пистолетных, винтовочных зрачка. Там же, где он лучится, улыбается, — личина, которую он так же легко надвигал, как и сбрасывал, — маска лицедея… Он никогда никому ни в чем не уступал — так было с детства… И еще он вечно спорил, спорил со всеми, кричал, картавил своим напористым голосом.

Таким он был с детства. Неуправляемый, непослушный, все куда-то лезущий, напичканный дурной, прущей из него энергией. В гимназии его звали: Квя-квя. Или просто: Квя. Гимназия и тогда не жила без прозвищ. Их давали друзьям и приятелям, врагам и недругам. У Вовочки Ульянова не было друзей. Ни одного. Он просто ни с кем не дружил. А если и возникало какое-то подобие дружбы, тут же ломалось, распадалось, и Квя уже словно не замечал бывшего «друга».

Нередко его обижали, давали и тумаки. А он никогда не лез в драку, до ужаса боялся грозных гимназически повес, был позорно труслив — и ненавидел обидчиков накрепко западающей, цепкой памятью. Спасало-защищало Вовочку Ульянова только то, что отец его был важный чиновник по департаменту народного просвещения. Кому-то Квя казался даже безобидным, и если ему грозили, то лишь затем, чтобы вволю похохотать, увидев, как сутулясь, нелепыми прыжками удирает он от гимназии к дому. Детки личных и столбовых дворян, золотозвонного купечества, они и потом не могли понять, почему их так безжалостно стреляли в залитых мочой и кровью подвалах и застенках дебилы и садисты в черных кожанках, точные подобия их бледных мертвоедов-вождей.

Тот унизительный период своей жизни Квя не любил вспоминать. Но не оттуда ли шла-копилась истинно дьявольская ненависть ко всем, кто был лучше, выше, красивее, знатнее и богаче? Большая семья и не столь уж великое звание чиновника-отца не создавали безоглядного достатка. В семье всегда строго экономили, считали каждый грош, и оттого, знать, отношения всех были трезвы, расчетливо-холодны. Все члены семейства жили как-то обособленно, закрыто, уединяясь в своих делах и душах, и, пожалуй, никто, кроме такой же медведицы-чертовки сестры Марии, Вовочку не любил. Мать, без конца беременная (девять беременностей!), была строга, холодна, властна и если кому и дарила свое расположение, так только «другу семьи», личному доктору Ивану Сидоровичу Покровскому, бравому мужчине, на которого она была до странности похожа. Есть фотографии, где они стоят рядом, — пара, до того похожая на супружескую, что эта особенность и ненаблюдательному сразу бросается в глаза.