Николай Никонов - Орнитоптера Ротшильда

Рассел умолк и начал поправлять поленья в камине. В гостиную подали старый коньяк, сыр, ликеры и кофе.

— Друзья мои, — сказал Свенсон, принимая с подноса кофе. — Ведь вы позволите считать вас моими друзьями? Натуралист счастлив, забираясь в немыслимые дали и делая замечательные открытия. Но все-таки, все-таки он больше всего счастлив, когда возвращается домой. Это и есть главное счастье. Недаром одна восточная пословица гласит: пуститься в путь — наша воля, а вот вернуться — воля Божья!

И мы согласились со Свенсоном, попивая кофе в уютной гостиной моего друга. Только дома ждет человека истинное счастье.

Лет семь назад я приехал в Москву и по обычной своей привычке прямо из аэропорта Домодедово отправился на известный всей Москве птичий рынок, который иногда и, по-моему, не для москвичей именуют еще Калитниковский. Особенность ли это России или царицы-глупости, но так часто у нас все простое делают сложным вместо того, чтоб сложное делать простым. Был, например, в моем детстве лечивший от всех болезней аспирин, — стала теперь «ацетилсалициловая КИСЛОТА». Вот из-за смены названия и лечит теперь хуже. Какая-то «ацетиловая», еще и «салициловая», и кислота к тому же. Был обыкновенный «марганец», стал «перманганат калия»? Вот и думай. Спросите коренного москвича: «Как проехать на Калитниковский рынок?» Пожмет плечами. — «А на «птичий»? — «Так бы и сказали!» И охотно тотчас расскажет, где надо сесть на метро, доехать до Таганки, а там, выстояв долгую очередь на маршрутное такси, до самого, может быть, странного места в Москве, напоминающего типичную толкучку-барахолку, и рынок, и вертеп, и Ноев ковчег одновременно. Господи-боже! Что творится тут в субботний-воскресный день! Лай собак. Писк котят. Кукареканье петухов. Стукотня-свиристенье канареек, чавканье попугайчиков. Возгласы продавцов: «Голубчика, голубчика кому?», «Трубочник, трубочник! Выдержанный!», «Малинка мелкая. Малинка!», «Лучший витаминный корм для всех рыб!», «Водоросли, пожалуйста!»

И на прилавках, в людской толчее: Коряги вываренные. Песок аквариумный. Кактусы. Раковины. Окаменелости. (Где их только берут?!) Камни шлифованные и необработанные. То бишь — ми-не-ра-лы! Черепахи. Ящерицы. Ужи. Полозы. Лягушки квакши и жерлянки. И рыбки, рыбки, рыбки. Всех размеров, форм, расцветок. Голубые, синие, желтые, красные, черные, полосатые, крапчатые. Особо крабы. Пресноводная креветка похожая на плавающего таракана. И самые тараканы. Огромный кубинский, напоминает жука-плавунца. Сидит неподвижно. Один уже ест другого. Или так они спариваются по своим тараканьим законам? «Индийский поющий сверчок». Сидит в клеточке что-то черное, полосатое, страшное. «Мадагаскарский поющий таракан». Вроде большого кузнечика. (Возгласы проходящих, главным образом, женщин: «Вот погань-то! Еще и поет!», «Нехватало еще их, поющих !», «Да. Паеду вот летам в степь. Нлавлю сранчи. Буду прда-вать па питерке! Х-ха-ха».) «Рыбки кому? Рыбки! Вместе с банкой. Всего — рубль. Улиточек, пожалуйста…» Продавцы тут интереснее товара. Такая коллекция типов. И Чехов, помнится, Антон Павлович, не брезговал, описал такой рынок, тогда он был на Трубной. «На Трубе». Типы замечательные. И Дуремара тут, продавца лечебных пиявок, встретишь, прямо с сачком и с банками, и Карабаса — только торгует Карабас водорослями, и с ним в помощь этакая бойкая бесстыже раскрашенная толстуха, один глаз на товаре, другой успевает подмигивать. Есть дохловатого вида, изношенный без предела мужчина — знаток, не вынимающий изо рта сигарету. Есть и пропитый, прокуренный, просушенный лагерями и пересылками, в синих наколках некто, продает что-то ворованное для аквариумов. Сипит: «Бери, Иван, с военного завода… Все крепкое».

Словом, по своей коллекционерской привычке находил я тут бездну новостей и удовольствий, ну, разве пройдешь мимо человека, по виду — доктор наук, кандидат как минимум. Академическая бородка (еще бы шапочку академическую, да молод пока), взгляд познавшего высшие истины. Продает кактусы. Четкая, хорошо обозначенная цена. На вопросы возможного покупателя отвечает с досадой, оторвавшись от чтения (читает едва ли не Канта, не Фихте-Гегеля «Критику чистого разума»): «Там все написано!» И снова в чтение, подняв умную бровь. Вот тэк-с!

Так, разглядывая товар, продавцов и покупателей, наткнулся я однажды на вовсе нежданное. Невысокий человек с умными, в иронию даже, глазами продавал в коробке под стеклом бабочку. Бабочка была невероятная: яркая, отливающая по черному бархатистому фону золотом и серебром. Узкие полоски. Хвостики на задних особо ярко расписанных крыльях. «ТРОПИЧЕСКАЯ!» — ахнул, догадался я. И тотчас спросил: «Сколько?» Бабочку эту я выторговал за десятку (стоила двенадцать, и я сперва не взял, но, одумавшись, поспешил исправить ошибку. Сколько раз было так: пожалеешь лишнюю рублевку, а потом скребет досада. Надо было купить. Надо было.) Ушел с рынка счастливый. Теперь у меня была настоящая тропическая бабочка ! С какой предосторожностью вез ее домой! Как воевал, чтоб не сдать в самолетный багаж (дипломат мой был тяжелее какой-то дурацкой нормы: 5 кг!). И все-таки привез бабочку целой. С чувством триумфатора явил домашним.

Был «взрыв восторга». Очень красивая! К тому же оказалось, что это Урания Рифеус и что она относится «к красивейшим бабочкам мира!» Так сказали мои кой-какие справочные книги. И еще я нашел, что бабочка эта с МАДАГАСКАРА! Про ураний читал и раньше у Пузанова, знал, что это бабочки ночные, но летают и в сумерках, и днем. Распространены в Африке, Южной Америке, на Мадагаскаре. По виду напоминают парусников. На нижних крыльях «хвостики». Окраска темная с золотыми и серебристыми полосами и пятнами. Около ста разновидностей. Красивейшие встречаются на Ямайке, Мадагаскаре, в Юго-Восточной Африке. Купленная Урания Рифей наглядно подтверждала все сказанное. Я любовался ею много дней. И что это за свойство первой коллекционной покупки? С первой птички-чижовки на всю жизнь овладела мной любовь к певчим птицам, с первой марки «Перелет через Северный полюс» — к филателии, с первой книги «Хождение по мукам», купленной на студенческие копейки, страсть к книгам, с первой опунции — к кактусам, с орхидеи — к орхидеям. («Не слишком ли много?» — сурово спросит кто-то.) Не слишком, не слишком. Объял бы весь мир, да прав Козьма Прутков. Но с первой тропической бабочки опять ярким пламенем разгорелось мое давнее увлечение насекомыми, и я сделал новый шаг к познанию и собиранию бабочек.

Уже ясно знал, что нельзя объять необъятное, я выделил из него формулу: «Лучше объять лучшее». И решил специализироваться на этом лучшем, изучив бабочек самых редких, ценных и красивых. А это в первую очередь семейство парусников, или кавалеры. Они же Папилиониды — Papillionidae. Попутно я решил, что не повредит и познание бабочек морфо, а из ночных — сатурний и ураний. Сказано — сделано. Но прежде всего найти литературу по этим бабочкам. Теперь, не раздумывая, я отправился в ту самую публичную имени Белинского. В ту самую, где когда-то из-за Зои Григорьевны и почти тюремного режима не стал читать даже профессора Пузанова. Перерыв весь систематический каталог, убедился, по парусникам, ураниям, сатурниям, морфо — ничего нет. НИЧЕГО НЕТ! Морозное дыхание времен сталинщины-лысенко-мичурина ощущалось и тут. Тут можно было найти «Справочник по вредителям огородных и садовых культур» книгу «Вредные и полезные насекомые в сельском хозяйстве», «Непарный шелкопряд и монашенка — вредители сосновых лесов». И дальше все в том же, таком же плане: «Вредители, вредители, вредители!» Больше ничего. Никаких там ожидаемых мною: «Бабочки мира». Еще лучше бы: «Красивейшие бабочки планеты». «Бабочки Амазонки» или «Бабочки Южной Америки» (Африки! Индии! Новой Гвинеи!). Ничего такого. Ничего не было. Тратить бумагу. Вот если бы их собирал товарищ Сталин ! Или если бы все они были вре-ди-те-ля-ми ! Так расшифровывалось убожество каталога. Был, правда, ветхозаветный Брем в разделе «редкие книги» и был Биологический словарь, справку которого процитирую: «ПАРУСНИКИ (Papillionidae) семейство дневных бабочек. Крылья в размахе у европейских видов 4–10 см. У нек-рых тропических до 25 см. Задние — с «вырезанным» внутренним краем и не прилегают к брюшку, часто с выростом в виде хвостика. Окраска яркая, разнообразная; золотисто-зеленые, золотисто-голубые и желтые птицекрылы (род Ornithoptera) — одни из самых красивых бабочек. Для мн. видов характерен половой и сезонный диморфизм (это значит, самки и самцы выглядят по-разному, а те, что вывелись весной или во второй половине лета, в тропиках в сухой или дождевой периоды, отличаются по размерам или даже окраске). Св. 530 видов (более точно, свыше 600), большинство в тропиках; в СССР — 35 видов, в т. ч. аполлон, махаон, подалирий и др.» «И др.» — подумал я, покидая каталог и направляясь в иностранный отдел, где на просьбу найти мне альбомы-определители или каталоги тропических бабочек, очень умненького вида девушки-библиотекарши, бойко стучавшие меж собой по-немецки, посмотрели на меня, как на забавного эксцентрика и хуже того. И тогда, проклиная весь этот дубовый консерватизм, почти отчаявшись, я решил обратиться в Институт биологии Академии наук! Почему-то один мой знакомый, любитель певчих птиц, считал, что все, работающие в Академии наук, — академики. На мой смех даже оскорбился, закричал: «Так он же в академии наук ! (речь шла об общем знакомом). Раз в академии — значит, АКАДЕМИК». Подходя к серому, внушающему некое почтение зданию в глубине ботанического сада, испытывал некоторое сомнение. Вдруг там действительно все такие уже академики ?! Как оказалось, к счастью, люди были хорошие, даже подвижники, не академики , доброжелательные, открытые и, главное еще, знавшие меня. Может быть, мой вопрос дать мне систематику парусников удивил их. Их ведь тоже (кажется и по сей день!) заставляют заниматься вредителями, вредителями, вредителями плодовых и ягодных культур. А этот писатель всегда слыл чудаком. Но мне после долгих поисков нашли-таки канадскую брошюру на английском языке и даже щедро дали домой на целый месяц. «Эжен Монро. Классификация семейства парусниковые (Дневные бабочки). Энтомологический институт. Оттава. Канада». Я был счастлив. Наконец-то у меня полный перечень всех видов семейства парусников и даже их четкая систематика. Наконец-то я узнаю, сколько их в мире, какие они, где водятся, чем различаются. И прочая, прочая. Зачем-то мне стало это жизненно необходимо. И весь январь, погруженный в сладостное состояние ПОЗНАНИЯ, я переписывал брошюру в общие тетради, просил дочь, владеющую английским, перевести кое-что, а многое стереотипное понимал и без перевода («Не надо переводчика, — сказал Остап. — Я уже как-то начал понимать по-бенгальски»). Парусников, по Монро выяснилось, имеется до 700 видов! Виды ведь разделяются на подвиды и формы. Отсюда неточность видового количества. У Монро я вычитал, что все виды делятся на две большие группы по центрам распространения. Первый центр лежит в Юго-Восточной Азии, второй — в Южной Америке. Отсюда и главное богатство видов. Индия, Бирма, Гималаи, Малайзия, Индонезия, Новая Гвинея, Северная Австралия. Здесь живет подавляющее большинство видов парусников. Африка уже много меньше — нет и ста видов. Северная Америка небогата — видов 40. Европа — все можно сосчитать по пальцам. Южная Америка — опять много, но из другого центра развития.