Даир Славкович - Красобор

Костя вынул из-за пазухи бутылку.

— Погоди, погоди, — сказал, присматриваясь к Косте, кучерявый. — Не ты ли на допросе, когда я предлагал тебе сигарету, сказал, что не куришь?

— Правда, дяденька, правда! — закивал головой Костя. — Но я сигареты не для себя прошу. Я их полицейским в Теляково отнесу. А они меня за это на машине прокатят!

— Ну и балда! — захохотал полицейский со шрамом возле уха. — Ты мне побольше самогонки притащи, так я тебя прокачу аж до Узды!

— Правда? — просиял Костя. — Я, дяденьки, сегодня вам целых три бутылки нес. Так немец две отобрал. Третью, холера, не нашел.

Теперь смеялись все полицейские.

— Как же он тебя пропустил? — спросил кучерявый.

— Я сказал, что здесь мой папа служит.

— А у отца дома водка есть? — спросил высокий худой полицай.

— Больше нет. Но завтра ему за работу должны принести. — Костя хитро подмигнул. — Я отолью и притащу вам. Вот только немец может не пропустить меня. И овчарка у него страшная.

— Тогда мы к вам завтра сами заедем, — сказал полицай со шрамом.

— Что вы? — испуганно замахал руками Костя. — Отец у меня строгий. Я ведь от него втихаря… Вот что. Вы можете здесь задержаться? Как немцы уедут, я и прибегу.

— Нам задерживаться нельзя. — Кучерявый (наверное, старший у полицейских) в раздумье посмотрел на остальных.

— Да я мигом! — настаивал Костя. — Немцы за ворота, я — сюда! Только вы покатаете меня?

Полицейские тихо посовещались, наконец кучерявый сказал:

— Хорошо. Будем ждать. Но знай: обманешь — не поздоровится ни тебе, ни твоим родителям. А теперь давай бутылку и вот тебе сигареты.

Холодное зимнее солнце начало скатываться за зубчатые вершины елей, когда Костя появился на территории склада. Полицейские уже нетерпеливо поглядывали в сторону завода и обрадовались, завидев мальчика с большим зеленым чайником в руках. Загалдели разом:

— Молодец, шкет, не обманул!

— Давай-ка молочко от бешеной коровки!

— Пить быстро. Раз-два — и в машину! — распорядился кучерявый. — Не на день, на вечер тянет. Лес кругом.

— Испугался! — засмеялся полицай со шрамом. — Столько лбов, а его в дрожь бросает! Теперь только и выпить, когда немцы уехали. При них не разгуляешься.

Костя отдал полицейским чайник, а сам отошел к машине. Задачу свою он выполнил, задержал предателей. Теперь можно за штабеля — и ходу. Но вспомнились слова Романова: «Главное — не проморгать момент, когда полицаи в машину сядут. Тут мы всех разом и прикончим». Нет, убегать, прятаться пока рано. Можно еще кое-что сделать, чтобы все наверняка. Костя посмотрел в сторону полицейских: те присосались к чайнику, тянули самогонку по очереди, торопя друг друга.

Мальчик обогнул машину. Теперь полицейские не видели его. Костя быстро отцепил защелки капота, приподнял холодное железо и лихорадочно начал обрывать туго натянутые провода: один, другой, третий… Все! Костя опустил крышку, бросился за бревна. И вовремя! Полицейские уже подходили к машине. Кучерявый сел в кабину, остальные залезли в кузов. Шофер начал «раскочегаривать» свой «газон». Потом тоже уселся в кабину нажал на стартер. Машина не заводилась.

Шофер вылез, поднял крышку капота.

— Ты что, ремонт на ночь глядя задумал? Дня тебе мало было? — закричал на него старший полицай.

Ответить шофер не успел — из леса грянул залп, резанула длинная пулеметная очередь. Перекрывая стрельбу, разнеслось дружное раскатистое «ура!».

Над складом полыхнуло пламя: горели шпалы, облитые бензином и мазутом, горели доски и бревна.

Утром на Рысевщину первую, как всегда, приехали немцы из Узды, эсэсовцы с пленными из лагеря. Они ничего не знали о случившемся — ночью партизаны уничтожили телефонную линию.

Там, где вчера был склад пилолесоматериалов, лежал белесый пепел, чадно дымили огромные головешки. Среди них торчал сожженный «газон» с обгоревшими трупами полицаев — ни один из них не ушел живым. Нетронутым остался только большой щит с закопченной надписью: «Имущество Великой Германии. Не трогать! За хищение — расстрел!»

Рысевщина первая перестала существовать.

Отгуляли метели первой военной зимы, миновали стужи. Шумными ручьями сбежал с полей растаявший снег. Только кое-где по ельникам да заболоченным чащам проглядывали белые рыхлые островки.

С весны в окрестных лесах начали действовать новые группы патриотов. Объединял эти группы, создавал партизанские отряды Минский подпольный горком партии.

Николаю Романовичу прибавилось работы. Партизаны теперь наведывались к нему и ночью и днем. Чаще всего к Будникам заглядывали бойцы и командиры одного из самых молодых отрядов, который возглавлял капитан Красной Армии Николай Михайлович Никитин.

Как-то под вечер в кузницу зашли командир роты и комиссар никитинского отряда Муравьев. Третий партизан остался с подводой, в которую был запряжен вороной конь.

Костя вышел во двор, присел на старом, почерневшем остове от телеги: ему было поручено наблюдать за дорогой.

— Давай сюда, кузнечонок! — позвал мальчика боец, дежуривший возле подводы.

Костя подошел, внимательно посмотрел на партизана. Парень был ненамного старше его, светловолосый, улыбчивый. «Он воюет, а я вот караулю…» — с завистью подумал Костя. Настроение сразу испортилось, и мальчик буркнул, сам толком не зная зачем:

— Я дядя кузнеца. Двоюродный.

— А не врешь? — Светловолосый даже привстал с большого мельничного камня, на котором сидел. — Такой молодой — и, пожалуйста, дядя!

— По материнской линии, — усмехнулся Костя. — Кого хочешь спроси.

Парень понял, что его «обули в лапти», но не рассердился.

— А ты веселый хлопец, — сказал он. — Давай к нам в отряд.

— Я бы хоть сейчас, — вздохнул Костя. — Да не берут.

— Сочувствую, — тряхнул белокурым чубом партизан. — Только что тебе делать в отряде? Немца голыми руками за холку не возьмешь. Если бы оружие у тебя было…

— Тогда примут? — Костя от волнения даже перешел на шепот.

— Конечно! Да куда же ты? Эй, подожди!

Но Костя уже бежал со всех ног к заводской конюшне.

Он вернулся в тот момент, когда партизаны и Николай Романович выходили из кузницы.

— Ты что? Где взял? — строго спросил кузнец, завидев сына. Партизанские командиры были тоже озадачены: Костя стоял перед ними с двумя карабинами — по одному на каждом плече. И с цинковым ящиком патронов под мышкой.

— Товарищ комиссар! Возьмите меня в свой отряд! — В голосе Кости были мольба и упорство одновременно.

— В отряд? — удивленно переспросил Муравьев.

— Да! Оружие у меня свое. — Костя свободной рукой показал на карабины.

— Оружие хорошее. Только…

— Опять «мал, подрасти»? — с обидой перебил мальчик и отвел в сторону сразу заблестевшие глаза.