Гавриил Кунгуров - Артамошка Лузин

— Никто не видит моего сердца. Может, добрый олень поймет мое горе… — и целовал серого в мягкую морду.

Панака и Саранчо долго сидели, молчали, потом поменялись своими охотничьими ножами и табакерками. Наконец Саранчо кивнул головой:

— Пусть Агада будет второй женой Одоя.

Егорка Ветродуй сидел на вершине лиственницы и, пугливо озираясь по сторонам, бормотал заикающимся языком что-то нескладное и непонятное. Внизу, под деревом, стоял Пронька Зарубин. Глаза его метали искры, он бил по стволу толстой дубинкой, сердито орал, потрясая огромной, черной, как смоль, нечесаной бородой:

— Слазь, дохлый, слазь! Убью!

Поодаль сидели на земле понурые, ободранные, усталые казаки.

Егорка сбился с пути и завел казачий отряд в такую глушь, что целую неделю бродил отряд вокруг одной и той же горы, а выбраться из каменистых россыпей и буреломов не мог. Половина лошадей сдохла, а пеший казак — не казак! Запасов еды давно не было. Кормились казаки кто как мог.

Да и людей поубавилось. Вместе с лошадью скатился со скалы бравый казак, весельчак Ивашка Певчий. Ни Ивашки, ни его гнедка не могли отыскать казаки — проглотило Ивашку зеленое ущелье. Во время бури насмерть убило стволом сухой ели казака Саньку. Утонули в кипучей реке торопливые Пашка и Лука Зонины. Да разве всех пересчитаешь! Тайга — она словно зверь ненасытный!

Егорка Ветродуй не слезал с дерева, словно его веревками накрепко прикрутили к смолистому стволу. Видно было, что не по добру очутился казачий поводырь на вершине дерева.

Осмотревшись по сторонам, Егорка закричал:

— Братики, никак река?

— Где?

Егорка ткнул грязным пальцем в сторону запада.

— Слазь! — гремел Пронька Зарубин. — Слазь, треклятый!

— Засекете… — бормотал Егорка. — Чую, ей-бо засекете!..

— Не трону, слазь! — уговаривал Пронька.

— Чтой-то не верю… — голосил Егорка.

— Слазь! А то дерево срублю!

— Побожитесь, казачки! — вопил Егорка не своим голосом.

— Вот те крест! — подскочил к дереву юркий казачок Петрован и перекрестился.

Егорка несмело стал спускаться с дерева. Едва его ноги коснулись земли, как спину резанула боль. Егорка, увертываясь от свистящей плети, вопил:

— Ай-ай-ай! Креста на вас нет, клятвонарушители! Бог-то, бог, он ведь все видит! Все видит!

— Веди, не мешкай, веди к реке, — торопил Пронька. — Коли реки не окажется — не сносить тебе головы, Егорка!

Лошади с трудом переходили каменистые преграды, падали, разбивались в кровь, жалобно ржали. Густые заросли колючего кустарника хлестали казаков по лицу, как плетьми. Крики, вопли, брань нарушали тишину тайги, и она отвечала несмолкаемым эхом.

Отряд добрался до реки. Все вздохнули с облегчением. Дул резкий, колючий ветер. Уходила осень.

Стали казаки жилье ставить, к зиме готовиться. Выбрали место, но не успели и оглянуться, как ударила снежная пурга. Потонула тайга в снежных заносах, закружилась в белых вихрях. Лошади без корма падали одна за другой. Сковало реку льдом, лишь черные полыньи дымились серым туманом.

Пришла таежная зима. Лютый мороз крепчал с каждым днем. На лету замерзала птица. Земля трескалась, охала и громыхала. Деревья, одетые в кружевные узоры, скрипели протяжно. Тайга шумела беспокойно, тоскливо.

Повесили головы казаки, сидя в землянках, жались к очагу, кутались в рваную одежонку. С трудом добывали еду. На реке в прорубях ловили окуней, щук, тайменей. Оравой загоняли таежных зверей; делали снежные завалы, густые заломы, ставили ловушки, а потом гнали с гиканьем одуревшего зверя к снежным наносам. Обессиленного зверя били из пищалей, рубили саблями, кололи ножами. Перебивались кое-как, коротая длинные зловещие ночи. Сколько сказок, прибауток да загадок, былей и небылиц порассказали, тому и счета нет.

Зима свирепела. Свирепели и казаки. Чаще и чаще метали злобные взгляды на атамана своего Проньку Зарубина. Егорка Ветродуй от страха не вылезал из темного угла, шепотом читал молитвы о спасении своей души.

Куда ни кинешь взгляд — без конца, без края тайга да горы, снежные бугры, валежины столетние, коряжины да каменья — глыбы оледеневшие. Страшные места, глухие, нехоженые и неезженые. Глушь таежная — родина зверя лютого, ветра буйного да птицы вольной.

Загоревал Пронька Зарубин. Сидя на грязных нарах, тер он кулаком распухшие от едкого дыма глаза и день и ночь думал, как от беды избавиться.

Однажды атаман вышел из землянки. Буря рвалась и металась в бешеных вихрях, с ног сбрасывала.

Долго ждали атамана казаки, так и не дождались. Наутро шапку атаманову в сугробе подобрали да волчьи следы на снегу разглядели. Утащили волки атамана, утащили от самой землянки. Мало горевали казаки, выбрали в атаманы Терешкина.

Собрал новый атаман весь казачий отряд в одну землянку и мрачно сказал:

— Тайга люта. Головы свои ломайте, что делать будем. Казаки мы теперь пешие, бывалого человека, умельца подорожного не имеем. Не сгинуть бы в лютой тайге, не лечь бы костьми на каменья острые.

Егорка Ветродуй и дышать боялся — ждал расправы; забился он под нары, чтоб и на глаза казакам не попадаться.

— Ну и зима! Жгуча, да и свирепа. Не только роду человеческому, а даже деревам вековечным жизни нет: трещат, лопаются, стонут от боли… Земля охает под снегом… Река подо льдом беснуется… Сплошная лютость!

Говорил атаман да на казаков посматривал: кто, мол, помирать собрался — помирай скорее, ждать нечего.

— Ведомо ли вам, вольны казаки, — продолжал атаман, — что с позором в Иркутск пойдем, с пустыми руками? Вот как есть, с пустыми руками.

— Пойдем ли? — не вытерпел Ивашка Стрепетов. — Може, к весне все перемрем до единого.

— На все воля божья, — вздохнул кто-то в темном углу.

— Бог-то бог, да сам не будь плох! — засмеялся атаман.

— Спросить бы надо с тебя, коли ты есть атаман! — горячился Ивашка.

— Помолчал бы ты, Ивашка! Не тебя ли в атаманы выбрать? — зашумели казаки. — Прокормимся, ведь не безрукие!

Встал казак Никита Малый. Разгладил жиденькую бородку, шапкой об пол ударил:

— Не гоже казакам горюниться, мы не бабы! Зима от лютости своей вот-вот отойдет, обмякнет. Примечаю это по солнцу да по деревам. А там и весна, распалится река, и поплыли казачки, поплыли!

Загремели голоса:

— Поплыли!

— Река — воля казачья!..

Порешили рекой плыть. Плыть на север, без подарка царю не возвращаться.

И опять потекли злые ночи. Дымились землянки из-под снега, бились люди с буйными ветрами, гонялись, как бешеные, за зверем, тонули в синих снегах.