Алена Сантарова - Катя, Катенька, Катрин

На сей раз им был незнакомый человек в элегантном, по-видимому венском, костюме, с белым воротничком священника. Директор несколько раз учтиво называл его «ваше преподобие», на что незнакомый священник всякий раз отрицательно поднимал руку, и директор поправлялся: «Пан доктор теологии» или: «Уважаемый пан доктор».

В течение всего экзамена председательствующий не удостоил Катеньку даже взглядом. Только когда она отвечала на вопросы по закону божьему, он посмотрел на нее. Причем глядел на нее так, будто удивлялся, что перед ним сидит именно она. Катя сразу же начала нервничать. «Уважаемый пан доктор» наклонился к учителю по закону божьему и что-то сказал вполголоса. Тот изменился в лице и ответил: «Конечно, конечно». И Катя перестала отвечать. Что, что такое случилось? Все религиозные тексты она знала наизусть и была уверена в своих знаниях. Но именно это и не понравилось доктору теологии.

— Говорите собственными словами! — заявил он. — Убедите нас, что вы — думающий человек и что пан коллега Карал прав, — продолжал он холодным, бесцветным голосом и смотрел при этом не на Катеньку, а на учителя Карала.

Как она ни старалась, но ответить собственными словами на вопрос законоучителя не смогла. Заученные тексты не отпускали ее от себя.

— Видно, что к экзамену она не готова, — заключил председатель экзаменационной комиссии холодно и невозмутимо, как будто бы девушки, о которой он говорил, здесь не было и как будто он не был свидетелем ее трудного и долгого экзамена. — Не готова, потому что не обучена святой религии.

Все были удивлены. Даже учитель закона божьего. Директор Кудрна неожиданно утратил свою торжественность: он был расстроен, голос и руки его дрожали, когда он объяснял, что эта ученица — заочница, что она готовится дома по книгам и по лекциям учителей, что она регулярно, каждый год, сдает экзамены, как это оговорено учебными программами императорских и королевских гимназий.

— Но в этих программах записано, — сказал чужой священник своим тихим голосом, — что «святой религии должен обучать заочника священник или учитель закона божьего».

Директор попросил, чтобы ему тотчас же принесли программу. И затем довольно многословно, вплетая латинские фразы, словно произносил речь, извинился. После этого он заметно приободрился.

Учитель Карал встал, и в карманах у него зазвякали драгоценные минералы.

— Неслыханно! — повторил он. — Неслыханно! — И под каким-то серьезным предлогом удалился из комнаты.

Учитель Вавржик в недоумении переводил взгляд с одного члена экзаменационной комиссии на другого. Фрюауф не представлял себе, что делать: ведь в такой ситуации определенно не оказывался ни великий Гёте, ни сам император. Ожидание казалось бесконечным. Но вот принесли служебную книжечку, и директор ее торжественно раскрыл.

Председательствующий священник сидел безучастно во главе стола и рассматривал свои красивые бледные руки.

Наконец директор распрямился, сделал вдох, готовясь произнести речь.

— Уважаемый пан председатель, уважаемые коллеги! — сказал он, сделав небольшой поклон. — Экзамен кандидата… м-м-м… — Он вдруг забыл Катину фамилию. — Экзамен… считать недействительным…

Катенька уже ничего не слышала. Она потеряла сознание.

— Простите, папа, — сказала она, когда наконец пришла в себя.

Они сидели вместе на школьной скамье в пустом классе. Исписанная мелом доска свидетельствовала о той радости, с которой гимназисты приветствовали каникулы. В здании гимназии было тихо.

— Нет, Катя, ты прости! — Сказал отец, и девочка вдруг поняла, как он ее любит. — Прости… а лучше — не прощай, — добавил он через минуту. — Мракобесие, коварство, подлость нельзя прощать!

— А как же с экзаменом? — Катенька все еще не переставала надеяться.

— Экзамен сдашь снова, и на «отлично», в Праге. На Минерве!

У нее опять закружилась голова.

— В Праге?.. А как же мама… деньги…

— Об этом, Катя, не думай!

Отец был таким решительным и твердым, что Катенька забыла обо всех горестях и почувствовала себя такой счастливой, что даже поцеловала его.

Он взял ее за руку, спросил:

— Ну что, гимназистка-минервистка, получится у нас что-нибудь?

Она не знала, что он имеет в виду: возвращение домой или поступление в пражскую женскую гимназию, но так как была счастлива и уверена в себе, то ответила:

— Получится!

И имела в виду и то и другое.

Катя выслушала бабушкин рассказ, и лицо ее сморщилось, как у маленькой грустной обезьянки.

Только в кинофильмах, где льются глицериновые слезы, плачущие девушки прекрасны. А в жизни такие девушки ужасны: от слез краснеют глаза, блестит нос, отекают веки, кривятся губы. Так было и с Катей.

— Что с тобой? — испуганно спросила бабушка и, быстро достав большой носовой платок, поспешила Кате на помощь. Девочке было жалко бабушку и почему-то очень стыдно. Бабушка принялась ее утешать: — Знаешь, так было в жизни… Ведь только в сказках бывает счастливый конец.

Но Катя не могла остановиться. Слезы катились из ее глаз.

Когда она немного успокоилась, вошел дедушка.

— Да, у вас тут весело, девочки, — сказал он и сел около Кати. — Это что еще за шутки?

— Уйди, Филипп, — выпроваживала его бабушка. — У нас свои дела. Оставь нас одних.

— Разумеется! — ответил дедушка и поудобнее устроился в кресле. С любопытством он смотрел то на одну, то на другую. — О чем вы здесь беседовали?

Обе обрадовались, когда на веранду влетела Верочка. Она размахивала письмом. Глаза ее горели. К письму потянулись три руки, но оно было адресовано Кате. Бабушка и дедушка ушли. Такая предупредительность показалась Вере излишней. Почему Катя не может прочитать письмо при всех или при ней? Если бы она, Вера, получила письмо, она позвала бы всех и прочитала его вслух. Так она делала с каждым письмом от Вареньки и от своих подружек-братиславчанок.

Но в письме Кате было написано:

«…Может быть, тебе покажется странным, что я пишу тебе, но мне надо с тобой встретиться, с тобой одной, потому что…»

Дальше уже не положено читать, даже через плечо. Это было письмо только и только для Кати. Любовное письмо с просьбой о встрече.

И раньше получала Катя письма от мальчиков. Например, Коваржик неоднократно посылал ей записки с такими словами: «Передай мне тетрадь по математике, а я тебя приглашаю сегодня в кино» (или поесть мороженого, это в зависимости от времени года). А Гонза Вацулик однажды даже нарисовал мелом на доме, где жила семья Янды, большое сердце и в центре его написал: «Катя». Домоуправша потом долго сердилась на Катю.