Сатьяпракаш Агарвал - Робинзоны из Бомбея

Ветви лиан свешивались со скал и хватали нас за одежду. Дороге, казалось, не будет конца. Время от времени я спрашивал, долго ли нам еще идти, и всякий раз девочка отвечала:

— Еще капельку…

Наконец мы поднялись на плоскую вершину холма. Я осмотрелся. Вокруг царил мрак. Месяц едва виднелся сквозь пелену облаков. И всюду, словно далекие звезды, мерцали светлячки.

Мы отыскали другую тропинку и начали спускаться с холма. Теперь идти было еще труднее.

Вскоре Мани остановилась:

— Вот наш дом. Идите сюда. Через эту калитку.

С огромным облегчением я стал вглядываться в темноту: слева слабо вырисовывалась небольшая хижина. Оттуда не доносилось ни звука. Света в окошке не было, очаг не горел. Мани оставила меня во дворе, положила на веранде свою шляпу и торопливо вошла в дом.

— Это ты, дочка? — прохрипел кто-то.

Мани подошла к отцу и начала что-то тихонько говорить ему. Я расслышал только слово «сартукаран» [47] Сартукаран — сборщик налогов. .

«Девочка, очевидно, приняла меня за чиновника, — подумал я. — Бедняжка! Для нее всякий человек в рубашке и пиджаке — важная персона».

Мани налила немного керосину в жестяную лампочку и зажгла ее. Слабый мерцающий огонек осветил ее улыбающееся лицо. Потом она вынесла на веранду циновку и молча пригласила меня сесть. Я снял пиджак, сел и осмотрелся.

На стене висели крюки, с «помощью которых хозяин, очевидно, взбирался на пальмы, и острый нож, которым он рассекал кору для добывания сока. Просторная веранда дышала чистотой и уютом; в земляном полу кое-где виднелись ямки, выбитые дождевыми каплями. Дверь имела настоящую раму, но сделана была из пальмовых листьев. Возле входа в хижину, у красноватой закопченной глинобитной стены, стояла подставка для лампы. Здесь же, на стене, висело несколько картинок, вырезанных из старых английских газет. Через полуотворенную дверь в слабом свете лампы, стоявшей на веранде, виднелась фигура лежащего на чарпаи человека с закутанными в какие-то тряпки ногами. С северной стороны к веранде примыкала пристройка с очагом. Передняя и задняя стены этой своеобразной кухни были сплетены из пальмовых листьев. Боковая стенка отсутствовала, на ее месте стояла клетка с курами. Иногда оттуда доносилось тревожное кудахтанье. На противоположной стороне веранды было рабочее место Мани. Сидя здесь, она ткала из кокосовых волокон циновки. Зеленоватые волокна лежали тут же, придавленные тяжелым камнем.

В кухне у очага покачивались подвешенные к крыше бамбуковые бутыли, в которых Мани держала горчицу, семена сельдерея и другие приправы. Здесь же на нитках висели «на счастье» закопченные яичные скорлупки. Рядом с ними, на возвышении, стояли глиняные горшки и лежала кучка поджаренных плодов хлебного дерева. С другой стороны очага была расставлена кое-какая кухонная утварь.

Посредине кухни сидел голенький малыш и грыз кожуру плода хлебного дерева. Мани тотчас же отняла у него это сомнительное лакомство и выбросила. Потом подошла к очагу и стала разводить огонь. Малыш заплакал.

— Подойдите ко мне, пожалуйста, — послышался из комнаты голос отца Мани.

Я вошел в хижину и присел у постели больного. Лица его в темноте почти не было видно. Он тихо спросил, как меня зовут, где я живу, чем занимаюсь, и, по-видимому, почувствовал большое облегчение, узнав, что я не сборщик налогов. Мы разговорились, и он поведал мне свою историю.

Зовут его Чату. Он добывал пальмовый сок, а иногда собирал кокосовые орехи. Но ему никогда не удавалось заработать столько, чтобы в семье был полный достаток. Поэтому он стал потихоньку изготовлять тодди [48] Тодди — хмельной напиток их пальмового сока. . Это не укрылось от глаз сборщика налогов. Он потребовал пятнадцать рупий и обещал уладить дело. Но у Чату не было и рупии. Поэтому его отправили на четыре месяца в тюрьму. Жена его в то время ждала ребенка. Через несколько дней после его возвращения она родила мальчика и умерла.

— Моей жене просто посчастливилось, — доверительно говорил мне Чату, — с тех пор как она ушла от нас, мы все время голодаем. Если я еще как-то мог прокормить Мани и Кёллана, то что мне было делать с новорожденным? Неподалеку от нас живет плотник, у его жены тоже родился ребенок, и я отнес ей своего сына… С месяц она кормила его грудью. Теперь за ним смотрит Мани. Кроме того, ей приходится делать всю домашнюю работу…

Потом он рассказал, как три месяца назад упал с пальмы, что у него переломы рук и ног, а поблизости — никого, кто мог бы помочь. Его старый приятель Сайдали привел как-то с собой человека по имени Паниккар. Этот Паниккар и перевязывает его. Но прошло уже три месяца, а улучшения не предвидится… Руки и ноги скрючены. Вряд ли он сможет еще когда-нибудь работать.

— Паниккар приходит каждый день, — жаловался он. — Перевязывает… А толку что? Только мучает. Вы спрашиваете, есть ли у меня деньги? Сайдали дал мне три рупии… Но мы уже все истратили. Лекарства дороги. А сбережения Мани ушли на угощение и выпивку Паниккару. С тех пор как я лежу, нас кормит Мани… О, если бы бог не дал нам ее, нас давно бы не было в живых! Еще не успеет подняться солнце, а она уже сидит за своими циновками… Да и по дому все делает: ухаживает за мной, смотрит за малышами, ходит за покупками, готовит еду…

— Сколько же она зарабатывает в день? — поинтересовался я.

— Мало, конечно… Но ведь больше она ничего не умеет делать. За кусок готовой ткани в семь дюймов дают одну пайсу, да еще за волокно нужно платить. Если работать с утра до вечера без отдыха, то можно соткать двенадцать кусков. За это платят одну ану…

— Значит, весь ваш доход — одна ана в день?!

— Верно… А что остается делать? Кто нам даст деньги? Да, вот еще Мани завела кур. За яйца она получает по полторы пайсы за штуку. Потом еще собирает листья для набивки матрасов и продает их в магазин. Это тоже дает нам две-три пайсы. Кое-как мы сводим концы с концами. На всем другом можно экономить, но без риса, соли и керосина не проживешь. На шесть пайс мы покупаем полмерки риса, на две пайсы — керосина, на одну — соли и еще на одну — перца. Одну пайсу я трачу на бетель и одну — на табак. Вот и выходит, что все наши покупки укладываются в одну ану. Иногда на две пайсы мы покупаем рыбы. А когда созревают плоды хлебного дерева и манго, мы просто оживаем; ведь за них платить не надо. Для нас наступают золотые дни. Мы варим их и едим с рисовым отваром. Иногда нам удается раздобыть молодую пальму…

— Пальму?

— Да, пальму. Вы, наверно, не знаете, что ее можно есть. Древесину мелко секут и вымачивают в воде, а потом сушат. Вот и получается мука. Когда нет риса, мы принимаемся за нее… Очень вкусно!.. Особенно если сварить из этой муки густую кашу… Можно нарвать в лесу молодых побегов и есть их с таким «рисом». Тоже неплохо!..