Владимир Разумневич - Лето на колёсах [Повести]

Пионерка Тома Бесхатнева отвечала за выпуск двух газет. Одна называлась «Молния», потому что с молниеносной быстротой давала разные срочные сообщения об уборочной. Вторая — «На крючок» — выходила с рисунками, где в смешном виде изображались бездельники и неумехи.

Самой Томе, конечно, было не управиться сразу с двумя газетами. Ей помогали Сенька и Вася, а еще бригадный учётчик с комсомольским значком на груди. Он-то лучше всех знал, кто как трудится и сколько хлеба скашивается. Три раза в день — утром, днём и вечером — Тома брала у него свежие сведения и перепечатывала их на машинке. Получалась газета «Молния». Они с Васей вывешивали её на стенке полевого вагончика, чтобы каждый мог прочесть, как идёт уборка урожая.

В полдень пионеры-дозорные приезжали на полевой стан обедать. Дедушка Анисим всегда был с ними. Он внимательно читал «Молнию» и делал для себя какие-то выписки в тетрадь.

— Зачем это ты, дедушка, всё пишешь и пишешь? — спросил Вася. — Тебе учительница велела?

— Я же не школьник, — улыбнулся дедушка. — Никто мне не велел. Я сам себе такую команду дал: написать Чапаеву, как наши люди в поле работают. Спасибо тебе, Васятка, за адрес чапаевский. Теперь есть кому письма писать.

— Когда ещё это письмо дойдёт! Ты, дедушка, лучше телеграмму ему пошли. Она как молния летит!

— Так-то оно так. Но ведь телеграммы посылаются в каких-то особых случаях. А у нас пока всё нормально.

— Разве это нормально — одни хорошо работают, а другие кое-как?

— Ты, внучек, верно подметил. Не мешало бы отстающих до передовых подтянуть, потом Чапаеву написать. А что, если мы их телеграммами будем подтягивать? Пропесочим как следует, чтобы трудились — не ленились! Лихо придумал, а?

— У тебя голова, дедушка, как у нашей учительницы…

И стал дедушка Анисим с того дня диктовать телеграммы. Тома перепечатывала их на машинке и рассылала с Васей на тачанке.

Телеграммы были двух «сортов». Одни — приятные, другие — неприятные. На неприятных вверху печаталось крупными буквами: «СРОЧНАЯ, ТРЕВОЖНАЯ». Адресовалась такая телеграмма тем, кто хуже всех работал. Вася заметил: прочитает её в поле тракторист, комбайнер, шофёр либо ещё кто, уши у него сразу сделаются красными, как петушиный гребешок. Ничего приятного от таких телеграмм не жди. Да и развозить их тоже мало радости.

Иное дело телеграмма с грифом: «СРОЧНАЯ, ДВУХСТРОЧНАЯ». Прежде чем вручить Васе такую телеграмму, Тома поднимала над полевым вагончиком флаг трудовой славы. Вася получал телеграмму и мчался с ней на тачанке к победителю, вручал двухстрочное поздравление, подписанное лично председателем колхоза товарищем Морозовым: «В вашу честь мы флаг подняли, чтоб всегда вы побеждали!»

Васин отец каждый день перевыполнял норму. И Вася отвез ему уже девять телеграмм. На борту его комбайна Сенька Дед-Мороз нарисовал масляными красками девять победных звёзд — за каждую телеграмму по звёздочке! Вася гордился отцом и сам старался так выполнять свои задания, чтобы колхозники были довольны.

За эти жаркие дни Вася загорел и стал похож, как сказал отец, на настоящего «солдата хлебного фронта».

— А вот эту телеграмму, — сказала однажды Васе Тома Бесхатнева, — товарищ Морозов просил срочно доставить в село. Улица и номер дома там указаны. Спеши!

Вася не стал рассматривать адрес. Прыгнул в тачанку и галопом погнал лошадь. И, лишь подъезжая к селу, раскрыл телеграмму, чтобы узнать, на какую же улицу сворачивать.

На телеграмме под словами «СРОЧНАЯ, ДВУХСТРОЧНАЯ» были указаны родная Васина улица и номер его родного дома.

«Не может быть! — не поверил своим глазам Вася. — Тома что-то напутала. С девчонками это случается…»

Но под адресом чёткими буквами было напечатано:

«Вручить Васе Климову — октябрёнку и его маме — лучшей колхозной доярке».

Вася удивлённо воскликнул:

— Надо же! Выходит, я сам себе везу телеграмму. Чудо-юдо!

Он не удержался и прочёл: «Благодарим мы Вас, ударницу-доярку, за Васю Климова и за его тачанку!»

От смущения уши у Васи вдруг вспыхнули.

Оказывается, уши краснеют не только от неприятных телеграмм.

Сенька Дед-Мороз привёз на тачанке прямо из сельской пекарни в полевую бригаду пять караваев хлеба.

Караваи были пахучие и мягкие. Когда комбайнеры, а следом за ними и ребята брали их в руки, то чувствовали лёгкость и теплоту недавно испечённого хлеба.

Дедушка Анисим тоже взвесил каравай на ладонях и сказал:

— Хлеб наш насущный — белый да вкусный! Худ обед, когда хлеба нет.

Он каждому отрезал по большому ломтю, а тётя Капа налила из котла в тарелки мясного супа. Мальчишки хлебали деревянными ложками суп и чмокали от удовольствия.

Комбайнеры, пообедав, отправлялись к машинам, пионеры — перед уходом в дозор на дороги — отдыхали. Вася с Сенькой от нечего делать стали лепить человечков из хлебных остатков. У Сеньки человечек получился похожим на лопоухого Чебурашку, а у Васи он оказался совсем без ушей, зато с руками, сделанными из двух спичек.

Вася восхищенно разглядывал хлебного человечка и хвастался:

— Мой лучше. Видишь, как руки растопырил…

— Чучело огородное. Ни глаз, ни ушей. Одни палочки.

— А у твоего одни уши. Ему что, собака руки-ноги поотрывала? — засмеялся Вася и потянулся к недоеденному ломтю. — Я могу и лошадь слепить. А ещё тачанку. Вот!

Но дедушка Анисим грозно стукнул ложкой по столу:

— Цыц! Ишь забаву нашли — добро на ерунду переводить. Беречь хлеб надобно. Он великим трудом добывается и всех нас кормит. А вы его на чучело…

— Мы же не хлеб. Мы же крошки…

— Крошка — тоже хлеб. А хлеб, было б вам известно, всему голова. Даже крошка хлеба не свалится с неба. — И, обернувшись к Сеньке, хмуро добавил: — Видел бы ты, как в голодный год каждую крошку…

Не договорил, вынул трубку из кармана, но курить не стал. Осуждающе взглянул на своих притихших адъютантов и, вздохнув, сказал:

— Так было… Клянусь хлебом!

Представлю, как люди в голодный год жили — и сердце колет… Вовек не забуду… Мы тогда в поволжских да уральских степях белогвардейское войско в пух и прах разгромили. Вышел приказ по армии: всем на трудовой фронт, на борьбу с голодом и разрухой! Вместо винтовок — лопаты. Одни чапаевцы на Каспий-море подались, на нефтяные промыслы. Другие — за Урал, железную дорогу строить. А нашей тачанке велено было в родные места возвращаться, хлеб сеять. Выдали каждому на дорогу по десяти воблин и по три ржаных сухарика. Воблу-то мы ещё в пути съели, а сухарики приберегли для дома, для семьи. Знали, какой страшный голод в Поволжье…