Татьяна Лассунская-Наркович - Парфетки и мовешки

— Идем! — согласилась Савченко. — Только дай слово, что никому не проболтаешься, да и всех вас, медам, прошу не выдавать нас, — обратилась она к окружающим.

— Шерочка, да за кого же ты нас считаешь!.. — искренне возмутились девочки.

— Я вам верю, но предупредить на всякий случай не мешает, — бросив подозрительный взгляд на шмыгнувшую мимо Исаеву, ответила Ганя.

— Клянусь, я никому об этом не скажу, — торжественно поднимая крестик, произнесла Акварелидзе.

— И я, и я! — божились девочки.

— Медамочки, знаете, я тоже хочу пойти с вами, возьмите меня с собой! — раздался веселый голосок Грибуновой.

— Грибулька, ты? — в удивлении спрашивали подруги.

— Ну да, я, а что же тут удивительного? — с достоинством возразила девочка, и ее всегда смеющееся личико было комично серьезным.

— Да ведь ты струсишь, шерочка! — смеялись вокруг.

— С Савченко я ничего не боюсь! — убежденно заявила Грибулька и весело добавила: — О! Как это будет интересно!..

— Спасибо за доверие, Грибулька! — радостно воскликнула Ганя — ее самолюбию польстило признание подруги.

— А ты, Женя? — неожиданно обратилась она к Тишевской.

Яркая краска залила нежные щеки девочки, выдавая происходившую в ее душе борьбу.

— Я не пойду! — твердо сказала она после минутного колебания, вскинув на Ганю холодные, как сталь, глаза.

Ганя молча опустила голову; на душе у нее стало смутно и тяжело, грустные мысли вихрем проносились в ее возбужденном мозгу:

«А ведь мы клялись в верности друг другу, клялись быть неразлучными в трудную минуту! И вот, при первом же испытании она не сдержала своей клятвы».

Ганя досадовала на подругу, но в то же время ее любящее сердце старалось найти ей оправдание: «Трусишка она, вот и не идет! Ну и Бог с ней, и не надо, и пусть остается», — старалась она убедить себя в том, что даже рада отказу подруги.

«И пусть, и пусть не идет, а я пойду, назло ей пойду», — говорила себе девочка, чувствуя хорошо знакомую удаль, которая сильнее охватывала ее по мере приближения вечера.

Число желающих сопровождать ее в ночной поход увеличилось уже до десятка; это льстило самолюбию девочки, считавшей себя предводительницей маленького отряда бесстрашных и любопытных.

Мнение класса разделилось: мовешки с восторгом приветствовали смелую затею, тогда как парфетки старались предостеречь их от опасности.

— Ну, вороны, вы, право, вороны, ну не каркайте вы нам вслед! — отшучивалась Замайко.

— Да ведь мы же добра вам желаем, — оправдывались «вороны».

И действительно, каждая по-своему, но все как одна желали Гане и ее спутницам благополучного исполнения задуманного плана.

Только Исайка хмуро поглядывала в сторону «заговорщиц». Ей тоже очень хотелось принять участие в шалости, и не потому, что она, подобно Савченко и Замайко, верила в духов и в привидений, но просто из любви к сильным ощущениям, до которых она была большой охотницей. В ее душе тлела зависть к смелой «казачке», как она про себя называла Савченко, которая словно предвосхитила ее заветную мечту.

Исайка понимала, что Савченко не нарушит все еще длившийся бойкот и не позволит ей примкнуть к «паломницам». Это еще больше озлобляло мстительную девочку, в голове которой уже созрел очередной коварный замысел:

«И Замайко туда же сунулась! Ну, погодите же, подруги мои, не думайте, что я останусь ни при чем в вашей затее… Я в ней приму участие… О!.. вы узнаете, каково вам придется, когда Исаева участвует без приглашения!..» — и злая улыбка исказила ее и без того некрасивое, не по росту крупное лицо.

Она быстро вырвала из тетради листок бумаги, огляделась по сторонам и, убедившись, что никто за ней не следит, быстро написала левой рукой:

«Сегодня в полночь Савченко и компания идут в Большой зал»…

«Вот вам!.. Суньтесь-ка теперь к вашим духам… Нечего сказать, хорошенькая будет прогулка… Небось, не монаху, а вам самим придется повздыхать!» — злорадствовала Исайка. Она проворно сложила записку и, сунув ее в карман, незаметно выскользнула из класса.

Осторожно подкравшись к комнате Струковой в конце классного коридора, она чутко прислушалась, нагнулась и быстро сунула записку в щель под дверью.

Через минуту она была уже в классе, и ничто в ее лице не выдавало только что совершенного предательства.

В тот вечер девочки улеглись особенно быстро.

Утомленная дневными занятиями, Малеева с удовольствием думала об отдыхе; воображение рисовало ей заманчивую картину того уюта, который ожидал ее в небольшой, но чистенькой и со вкусом убранной комнатке. Помимо чая ее ждет еще интересная книга, и вечер пройдет незаметно за чтением, которое больше всего любила Малеева.

Убедившись, что девочки уснули, она тихо вышла из дортуара и прошла в свою комнатку, находившуюся как раз наискосок от дортуарных дверей.

Она с удовольствием скинула форменное платье. Как ненавидела она этот надоевший ей за долгие годы службы обязательный синий цвет…

С приятным чувством накинула она на худенькие плечи пестрый легкий капот, сразу изменивший всю ее внешность. Исчезла холодная деловитость, лицо словно разгладилось от застывшего выражения напускной строгости, и даже улыбка промелькнула на малокровных губах.

С удовольствием подсела она к чайному столику и налила душистого, крепкого чаю в любимую кобальтовую [28] Кобальт — здесь: фарфор, окрашенный синей минеральной краской на основе кобальта. чашечку, подарок богатой родственницы. Не спеша отрезала тоненький ломтик булки, намазала его маслом и, развернув недочитанную книгу, погрузилась в чтение… Быстро пролетали минуты, мелькали перевернутые страницы, чай давно остыл… Прошел, наверное, час, если не больше, а Малеева все не могла оторваться от увлекательной книги.

В дверь постучали.

— Войдите… — отозвалась она, неохотно отрываясь от чтения.

На пороге показалась Струкова.

— Не спите? Ну вот и хорошо, я с вами насчет одного дельца переговорить зашла… Да вы что это, никак и чайку еще не отпили? — с аппетитом поглядывая на масло и поджаристые булочки, заметила старуха.

— Может, и вам чашечку? — спохватилась Малеева.

— Пила я, да не люблю от хлеба-соли отказываться, — и старуха грузно опустилась в придвинутое ей мягкое кресло.

Малеева захлопотала, доставая чайный прибор.

— А я к вам за делом зашла, — заговорила Струкова.

— Я вас слушаю, — отозвалась Малеева.

— Да вот, видите ли, собираются наши сорвиголовы сегодня ночью отправиться в Большой зал.

— Быть не может! — тревожно воскликнула Малеева, и сердце у нее вдруг упало в предчувствии недоброй вести.

— Да уж если я вам об этом говорю, так уж, значит, так, — надменно произнесла Струкова.