Григорий Остер - Остров Эскадо

А молодой человек бил руками по кровати, кричал:

— Не честно, не честно! Я нарочно маленький домик построил, чтоб от клада больше денег осталось — вкусное покупать. Почему я должен был свои деньги отдавать? Ну и что, что им кладов не досталось? Я-то нашел! А потом пуговицы придумали. Сначала-то я обрадовался, а теперь что делать? Нет у меня больше пуговиц, нету. Кончились. Штаны и то застегнуть нечем — вот рукой держу. А вкусного хочется!

— Смотрю я на тебя Пэпэ, — сказала кукла, — и не знаю…

— Смотришь? — вдруг замер Пэпэ. — Погоди, а чем это ты на меня смотришь?

Синди тоже взглянула — чем же смотрит кукла? У тряпичной куклы вместо глаз были две круглые пуговицы.

— Как же я раньше не сообразил?! — воскликнул счастливый Пэпэ. — Целых две пуговицы! Мороженое и газировка! Или нет, лучше жвачка и шоколад! Я возьму, да?

— Конечно, Пэпэ, конечно, — торопливо сказала кукла. — Бери. Мне только жаль, что я тебя больше никогда не увижу.

— Да чего на меня смотреть? Картина я, что ли? — бормотал Пэпэ, откручивая пуговицы.

Через миг он выскочил из домика, даже не сказав кукле до свидания.

Синди влезла в окно и подошла к кровати.

— Кто-то пришел, — тихо сказала кукла. — Здравствуй, кто-то.

— Здравствуй, кукла, — сказала Синди. — Не расскажешь ли мне все с самого начала? Может, мы вместе поможем твоему Пэпэ.

Мама Пэпэ умерла очень рано. Она была еще совсем молодая, почти девочка. Только-только родила своего маленького Пэпэ — и в тот же вечер умерла. Умирая, мама сказала своей любимой кукле: «Пожалуйста, сумей говорить и не оставляй моего сына. Я хочу, чтоб кто-нибудь говорил ему ласковые слова».

Так сильно она это сказала, что в природе случилось волшебство: кукла сумела.

Отец Пэпэ тоже умер рано. Он был беден, изо всех сил старался разбогатеть. Старался-старался, разбогател и скончался на следующий день, потому что сил жить у него совсем «е осталось.

Пэпэ оказался один, но не очень огорчился. Он был теперь богатый мальчик, решил так: „Родителей у меня больше нет, буду баловать себя сам“.

И Пэпэ баловал себя, как мог. Днем, утром и вечером. А к словам куклы, которая пыталась его хоть чему-нибудь научить, не прислушивался. Он стал молодым человеком и, что ни день, тратил все больше денег. Тратил, тратил, никогда ничего не зарабатывал. И конечно, деньги у него кончились. Так бывает всегда.

Без денег Пэпэ жить не понравилось. Но тут знакомые позвали его на остров Эскадо. Пэпэ приехал, вырыл клад. Когда вместо денег пришлось за что-нибудь вкусное давать пуговицу, Пэпэ сначала бодро срезал пуговицы со своих рубашек. Вскоре очередь дошла до штанов.

А потом Пэпэ сидел без пуговиц на кровати и хныкал:

— Почему у них есть пуговицы, а у меня нет?

— Потому что они стараются друг для друга, — объясняла кукла. — Это же просто. Чем больше делаешь хорошего для других, тем больше у тебя пуговиц. Хоть в три ряда пришивай. А кто ни для кого пальцем шевельнуть не хочет, тот держит штаны руками, а то упадут.

Но Пэпэ ничего не хотел понимать.

— Не буду ни для кого делать, — говорил он. — Для меня никто ничего не сделал — и я для других не буду.

Напрасно кукла доказывала, что это ведь другие люди сделали жвачки, шоколад, мороженое — все те вкусные вещи, которые так любит Пэпэ.

— Ну и что? Они же не для меня сделали, а просто так…

— Ах, Синди, — закончила свой рассказ кукла. — Мой Пэпэ слишком сильно любит вкусное. Он безумно обожает жвачку, крепко влюблен в шоколад и всей душой страстно мечтает о печенье. Синди, ты знаешь, что такое страсть?

— Страсть? — нахмурилась Синди. — Что-то страшное.

— Да, — сказала кукла. — Если кто-то пылает страстью к холодному мороженому и души не чает в твердой шоколадке — это страшно. В шоколадке действительно нет души. Она ведь не живая.

— Значит, твоему Пэпэ нельзя помочь? — огорчилась Синди.

— Почему нельзя? Можно. Даже сильную страсть можно победить теплой, живой любовью. Пэпэ сразу бы перестал так преданно любить жвачку и шоколад, если бы всей душдй полюбил что-то живое.

— Живое? — задумалась Синди. — У меня есть худенькая кошка. Очень живая. И теплая. Если их познакомить, может, Пэпэ полюбит ее. Всей душой.

— Вряд ли, — сказала кукла. — Молодые люди редко интересуются кошками. Им больше нравятся юные человеческие особы с бантиками.

— Я тоже, — сказала Синди.

— Что ты тоже?

— Я тоже юная человеческая особа с бантиками.

— Правда? — обрадовалась кукла. — Тогда нам повезло. А ты уже большая?

— Лет мне не много, — сказала Синди, — но я крупная. Может, и подойду.

— Я ведь не вижу тебя, — вздохнула кукла.

— Подожди!

Синди вытащила из воротника иголку с ниткой, которые всегда носила с собой, оторвала от своего платья две пуговицы и быстро пришила их под вышитые крестиком брови куклы.

— Спасибо, — сказала кукла, взглянув на Синди. — Боюсь, ты еще слишком юная человеческая особа, но все же стоит попробовать.

— А как?

— Надо, чтобы ты ему приглянулась. Для этого он должен приглядеться к тебе повнимательней. Ты могла бы улыбнуться ему, когда он придет?

— Это не трудно, — кивнула Синди. — Я попробую.

Дожевывая жвачку, Пэпэ возвращался домой. Он подошел к дверям своего домика, вдруг увидел Синди.

„Что тут делаешь?! — хотел крикнуть Пэпэ. — Мой дом. Уходи!“

Он уже открыл рот для грубого крика, и тут Синди ему улыбнулась. Пэпэ еще шире открыл рот. От удивления. Уже много лет никто никогда не улыбался Пэпэ. Ведь он сам первый никому не улыбался, а улыбка всегда рождается в ответ на улыбку. Конечно, кукла часто говорила Пэпэ ласковые слова, но она, хоть и была волшебной, все-таки оставалась тряпичной, улыбаться не умела.

Увидев улыбку Синди, Пэпэ пригляделся к ней повнимательней, и она ему приглянулась. Пэпэ почувствовал, как в глубине души у него что-то Шевельнулось и растаяло. Может быть, кукла немного помогла ему своим волшебством, а может, Пэпэ, сам того не подозревая, давно уже хотел мечтать не о вкусностях, которые просто съел — и все, а о чем-то улыбающемся и прекрасном.

Не в силах оторвать взгляд, Пэпэ долго смотрел на Синди, молчал. Синди улыбалась. Постепенно на лице Пэпэ тоже стала появляться улыбка.

„Неужели получилось?“ — подумала Синди и вдруг покраснела от смущения.

Наконец Пэпэ поднатужился, оторвал взгляд от красной, как два помидора, но отважно улыбающейся Синди, взглянул на куклу. Мамина кукла ласково смотрела. С одобрением. Взгляд Пэпэ упал на новые пуговицы — в душе у него снова что-то шевельнулось.