Георгий Северцев-Полилов - Царский духовник

Но мысль избавиться от Сильвестра не покидала Иоанна.

Случай представился скоро.

Ересь Башкина не была окончательно искоренена, и хотя послание царского духовника к владыке получило одобрение самого царя, Сильвестра, неизвестно по чьему доносу, удалось привлечь к ответу, и дьяк Висковатов начал его допрашивать.

— Отвечу я самому государю, а не тебе, дьяку простому, ты и грамоту плохо разумеешь, — с достоинством возразил священник и отправился к царю.

Иоанн не мог уклониться от беседы со своим духовником, хотя вел себя с ним чрезвычайно сдержанно, но разбить доводы и оправдания такого человека, как Сильвестр, оказалось не под силу царю.

— Вникай в дело, государь, своим разумом и смыслом, наветов сторонних людей не слушай, — степенно говорил ему священник, — ты властитель обширнейшего государства, обсуди сам…

И слово за словом Сильвестр показал перед Иоанном все дело, как раскрытую книгу.

Неловко стало молодому царю, он видел всю правоту своего духовника.

— Ты прав, отче, — смущенно сказал Иоанн, — оговорили тебя по-напрасному! — И снова припомнилась царю его беседа с Вассианом.

„Лучше всех других должен быти ты сам! Если тако поступиши, твердо сядешь на царство и в руцех своих все сохранишь! Коли станут около тебя люди умнейшие, то должен ты сам им покориться!“

— Никогда этого не будет! — вскричал Иоанн, оставшись один после ухода Сильвестра.

Сильно разнедужился царь, отозвался на нем тяжелый осенний поход на Казань. Который день трясет его огневица, неподвижно лежит на постели властитель всея Руси.

С рыданием припадает к больному супругу молодая царица, горько ей, жалостно видеть его немощным.

— Соколик ты мой, надежа-государь, почто не послушал меня в те поры, как упреждала я тебя нейти на агарян нечестивых! — с плачем причитывала Анастасия.

Не слышал ничего государь, отняла у него понимание огневица лютая.

Тщетно старался врач-немчин одолеть проклятущую, прогнать болезнь злую, снадобьями поил больного, натирал его мазями разными, но не делалось лучше больному.

Огнем пышет, разметавшись на мягкой постели, больной царь, слова какие-то дикие выкрикивает, а порой шепотом говорит, поднявшись на локте и уставившись глазами куда-то в угол.

— Ой, сглазили моего милого, злым словом обошли! — боязливо повторяет царица, жалеючи глядя на больного. — Водой крещенской спрыснуть бы его надо!

И в отсутствие врача-немчина боязливо вспрыскивает сама мужа, отирает лицо ему сорочкой своею.

А болезнь не легчает, не спадает огневица, сильно забрала она в свои руки царя!

Призадумались бояре, головами качают.

— Как бы не пришлось нам хоронить батюшку царя, Ивана Боголюбивого!

В душе у них возникают сомнения, боязнь, кто же будет царством править?

"Младенец малый, царевич, скоро ли еще в разум настоящий войдет, а тем временем много горя Руси православной предвидится, недругов злых у нее не мало!" — думают ближние бояре.

И круль польский норовит Смоленск к себе оттягать, хан крымский посматривает на Казань… отберут они земли эти, русскою кровью обильно политые!

— Что делать? Что надумать? Как быть? — недоумевающе шепчут боярские уста.

Всполошилась и земщина, как прознала о болезни царя, и ей тревожно…

Будут ли все ее вольности по-прежнему за нею оставлены?

И тут же земский люд себя утешает:

— Коли останутся при царице-матушке да при царевиче-младенце верные други и советчики, отче Сильвестр, Алексей Адашев да сам владыко Макарий, опасаться нам нечего, цела будет Русская земля, не одолеть ее супротивникам!

А больному все хужеет, просвета радостного не видит царица, день и ночь разнедужившего супруга не оставляет, помертвела вся, ослабла, как тень, сама ходит, а на чужие руки Иванушку, своего мил дружка, не покидает.

— Попа-духовника мне! — прохрипел в минуту сознания Иоанн и сейчас же опять впал в забытье.

Тщетно пытался говорить с ним Сильвестр, не внемлет словам утешенья царь, по-прежнему неистово кричит и дико смотрит.

Тяжелую думу думает царев духовник, кажется ему, что не выживет государь.

— Не жилец он здесь! — тихо шепчет ему и Адашев, точно подтверждая его мысль. — Скоро скончается.

Страшно им обоим, боязно не за себя, а за родную землю, за Русь святую делается.

Перешли в другой покой из опочивальни царской, стали друг с другом беседовать. Подошел к ним и владыка Макарий.

Слезы у старца на глазах блестят: жаль ему царя, верит, что под его рукою доживет Русь до великой славы, до благоденствия и в единую неразрывную державу скуется на страх своим недругам.

— Тяжело, святой владыка, — первый нарушил молчание Адашев, — испытание новое посылает родной стране Отец Небесный.

— Воля Божия! Что можем мы сделать против предначертаний Творца. Его законы и повеление непреложны! Молиться должно, просить о здравии государя…

— Истинно так сказываешь, святой владыка, — заметил Сильвестр, — все в руцех Божьих… А все же о будущем земли Русской подумать нужно!

С легким недоумением посмотрел на говорившего митрополит.

— Сказывай, отец Сильвестр, яснее…

Но вместо него ответил Адашев, понимавший всю важность настоящей минуты:

— Духовную должен царь подписать, кого на царство назначает, чтобы опосля смуты избегнуть.

— И впрямь так, но как же подпишет государь, коль в разум прийти не может который день?

— Царица пусть улучит время, когда полегче ему станет, и грамоту подаст для подписания.

— Захарьины тогда верх над нами возьмут, — заметил Сильвестр, — а самому, владыка, тебе известно, сколь неопытны и робки они стать у кормила государства.

Митрополит молча, наклонив голову, согласился со словами священника.

Воцарилось молчание: все обдумывали, что предпринять.

— Не иначе как созвать бояр, пусть они решат, что делать, — предложил владыка.

— Допрежь чем их собрать, добро бы поговорить особо с каждым, — заметил осторожный Адашев.

Сильвестр молчал: он решил выждать ход событий.

— Виднее будет так, когда все скажут свое слово, вражды и перекоров избежим, — продолжал Алексей.

— С царицей след бы тоже повести беседу… — слабо заметил Макарий.

— Негоже вмешивать сюда ее: дело идет о благе государства, о цельности его, как сохранить, избавить Русь от междоусобий и от внешних ее врагов, а матушка царица усумнится, добра ли мы Руси желаем, — ведь помыслы ее — лишь только бы достался царский стол царевичу-младенцу ее, Дмитрию.

— Как тут решит боярская дума, что скажет она, так поступать и станем! — согласился Адашев, изумленный, что не слышит слова поддержки от Сильвестра.

Время терять было нельзя, но собрать бояр представлялась возможность только на другое утро. На этом и порешили.