Лия Симонова - Лабиринт

Сонечка распрямила плечи, встряхнулась и запела: «Желтые тюльпаны, желтые тюльпаны…»

Вдруг ей захотелось скинуть с себя форму, освободиться от маечки, колготок и трусиков и убедиться, что она в самом деле не ватная кукла, а живая женщина, как уверяла ее Арина. Уже обнаженная, Сонечка заломила руки за голову, поднялась на цыпочки, потянулась, и ее как будто охватило безумие. Эдакая лихорадка обновления…

Совершенно голой она танцевала перед зеркалом. Робкие, вначале медлительные движения постепенно все убыстрялись, наполнялись страстностью, одержимостью. Соня попробовала, как Вика, покрутить задом, нагнулась, распрямилась, подпрыгнула и, сменяя одну невероятную для нее позу другой, все приговаривала: «Я как все! Как все! И еще лучше!» И оценивала себя глазами тех, кому ей ужасно хотелось понравиться.

«Я хорошенькая! Я привлекательная! Я женщина!» — уже кричала Сонечка, подхлестывая и подбадривая себя, убеждая в правильности случайно оброненных Ариной похвал, пока не обнаружила отраженное в зеркале рядом со своим чужое лицо, изумленное, просто ошарашенное, и омерзительно заинтересованное…

Необыкновенная легкость, незнакомое ей счастье в момент улетучились, и Сонечка из сказочной принцессы-красавицы снова превратилась в незаметную серенькую мышку. Подцепила брошенную на пол одежду, прошмыгнула в ванную комнату и забилась в угол за стиральную машину. «Что теперь будет? Что будет? Срам-то какой! От этого срама не отмоешься, не избавишься, как от крови, выступившей на ключе, отворившем запретную дверь, в сказке о Синей Бороде. Мама осудит ее. И вдруг совсем разлюбит?..»

Сонечка плакала, смешивая в слезах горечь с отчаянием и безнадежностью, и, чтобы не было слышно ее надрывного плача, открыла кран, пустила в ванну воду и погрузилась в нее с головой. Захлебнуться и умереть — больше ей ничего не хотелось. На секунду выныривая из воды оживить себя кислородом, Сонечка с отвращением и враждебностью проклинала своего отчима, сальными глазами ухватившего и отнявшего самый прекрасный миг в ее скучной жизни.

— Барышня, а вы, оказывается, танцовщица, — сорвав плохо закрывающуюся дверную задвижку, бесцеремонно вторгся к ней в ванную комнату отчим, якобы для того, чтобы ополоснуть с дороги руки. — Я и не знал, что вы такая чаровница. И я готов, как это у Пушкина Александра Сергеевича? «Лобзать уста младых Армид, иль розы пламенных ланит, иль перси, полные томленьем…»

На толстых губах Николая Тихоновича дрожала противная и, как почудилось Сонечке, заискивающе льстивая улыбочка, а руки с толстыми, короткими пальцами, сполоснутые, но все равно грязные, тянулись, прилаживались к ней.

— Не желаете ли, барышня, чтобы ваш раб потер вам спинку? Да вы не запахивайтесь, не стесняйтесь, я же в некотором роде теперь ваш батюшка…

— Уходите! Сейчас же уходите! — приказала Сонечка. — Вы не батюшка мне, вы… вы гнусный бесстыдник… Вы… Я скажу о вас маме.

— Вот как?! — Расплывчатое, рыхлое лицо Николая Тихоновича немедленно превратилось в раскаленную докрасна сковородку. — Тогда вы сами, милочка, вынудите меня огорчить вашу, горячо любимую мною, маму. Придется и мне рассказать ей о вашей безнравственной выходке. Что это вам, чаровница, вздумалось обнаженной плясать передо мною? Соблазняли, что ли, меня своими прелестями?

— Я не перед вами… И не плясала я вовсе, — уже в голос заплакала Сонечка. — Вы обманщик. Вы… Вы лжете, лжете, чтобы унизить меня, опорочить перед мамой, поссорить нас. Убирайтесь! Убирайтесь, или я убью вас! Я не знаю, что я сделаю! Я выпрыгну из окна! Брошусь под машину!

Николай Тихонович круто развернулся и, ни слова не говоря, резко толкнув дверь, вышел из ванной.

Сонечку трясло так, словно по недоразумению ей влили кровь, несовместимую с ее группой крови. Она вылезла из воды, наскоро обтерлась полотенцем и накинула на себя висевший в ванне старенький мамин халатик.

Соня пообещала Арине не позже чем в половине шестого зайти к ней, чтобы вместе забрать из детского садика маленькую Наташку, и, перед тем как идти на свидание с мальчиками, еще успеть «подштукатуриться и намалеваться», как говорила Арина.

Сонечкина мама через день, с утра до позднего вечера, работала кассиром в соседней с их домом сберкассе. Сегодня она не скоро придет домой, а без мамы Сонечке с Николаем Тихоновичем совсем худо. Развалился в комнате на диване с газетой, а ей уже пора уходить. Как же забрать из шкафа свои вещи?

Часы в кухне показывали пять. Соня начала нервничать. И так у нее, кроме школьной формы, никаких стоящих нарядов нет. Она заранее решила надеть старенькие брючки, тесные и сильно потертые, но сейчас же все щеголяют в потертых дырявых брюках. И она как все. Как все! На свитере просвечивали локти, Соня собиралась зашить их, но уже не успеет. Пусть, так даже современнее — во всем должна быть небрежность!

Внезапно Николай Тихонович появился на кухне. Он шел толстым животом вперед, лицо его горело от злопыхательства и в руке, как копье, он держал Сонин дневник.

— Как я посмотрю, и в школе вы себя вести не умеете, барышня. Прикидываетесь скромницей, тихоней, а на самом-то деле вы, оказывается, не только дома, но и на уроках безобразничаете. Вот и завуч возмущена вашим поведением. Я пойду, пойду в школу, я выясню, что вы там такое натворили. Может, и там вы допускаете вольности, если вам даже в дневник записали замечание?..

— Всем записали замечание, всему классу, — волнуясь, пояснила Соня, — мы шумели. А лазить по чужим сумкам непристойно!

Спокойствие, скорее даже, безразличие ко всему завладело Сонечкой. Она обошла стороной Николая Тихоновича и снова направилась в ванну, чтобы надеть оставленную там форму и поскорее сбежать из дому.

— Что это вы себе позволяете, барышня? — поспешил за ней Николай Тихонович. — Я с вами разговариваю, а вы поворачиваетесь и уходите! Какое неуважение к старшим! Какая невоспитанность! И во всем, буквально во всем, — безнравственность! — Раскаленная сковородка шипела слюною, и толстый, взад-вперед ходящий живот прижимал Соню к умывальнику.

— Выпустите меня, — потребовала Сонечка, и внутри ее привычно натянулась струна. — Я спешу. Я опоздаю.

— Куда это вы опаздываете, чаровница? Ваш дневник красноречиво свидетельствует о том, что вы плохо успеваете по математике. Ступайте в комнату и садитесь за уроки, я займусь с вами…

— Мама позволила мне погулять, я уже сделала уроки.

— Мама слишком либеральничает с вами. Мне это не по душе. — Николай Тихонович наслаждался своей властью над падчерицей. — Я сам займусь вашим перевоспитанием. Сперва дело — потом безделье.

— Вы не смеете! — не помня себя от бешенства, завопила Соня. С силой, неизвестно откуда взявшейся в ее щупленьком теле, отпихнула Николая Тихоновича, сунула в лицо ему резиновую куклу для прочистки ванны, ослепила и придушила на время и вынудила отступить. — Вы не отец мне и вообще здесь никто. И распоряжаться мною вы не имеете права…