Лия Симонова - Лабиринт

Между этими лозунгами, а это были самые настоящие лозунги, только отличные по содержанию от тех, что Сонечке встречались раньше, отделяя их друг от друга, как знаки препинания, стояли красные звезды, перечеркнутые черными крестами свастики. Это особенно смутило и насторожило Сонечку и вместо предполагаемого авторами ироничного веселья вызвало почему-то тягостное беспокойство.

Арина и мальчики давно уже разделись и, тесно усевшись на скамье возле припадающего на одну ногу столика, о чем-то ворковали под музыку из приемника. А Сонечка все стояла столбом посреди комнаты, пока не осенило, что во насильно заставляют зубоскалить, а это никак не совпадает с ее собственным внутренним состоянием. Ей-то казалось, что смех в ернических рисунках и фразах застыл, как болезненная гримаса на лицах, изуродованных компрачикосами, и способен вызывать лишь ужас и сострадание. Совсем недавно она читала об этом в романе Гюго «Человек, который смеется» и теперь содрогнулась, представив себе Дикаря, Лынду и Пупонина компрачикосами.

Сонечке захотелось сбежать незамеченной. Дома ее ждала и уже, наверное, волновалась мама. Но она тут же не помнила ненавистного ей Николая Тихоновича и его угрозы, и ей расхотелось возвращаться туда, где подстерегают одни только неприятности… Сонечка нерешительно сняла пальто и уже без колебаний присоединилась к своей нынешней компании.

— Во, атасный анекдот с Арбата, — торопливо принялся развлекать друзей Лында. — Двое сумасшедших играют в первомайскую демонстрацию. Один стоит на табуретке и изображает правительство на трибуне Мавзолея, второй ходит мимо него, представляя народ. «Да здравствует коммунизм — светлое будущее человечества!» — орет тот псих, что прикинулся правительством. А тот, что народ, хвать его молотком по башке и визжит от восторга. Очухался побитый шизик через некоторое время, спрашивает: «Кто меня по башке вдарил?» — «Не знаю, — отвечает ему второй чудик, — народу на площади было невпроворот…»

Арина, схватившись за живот, скрючилась от сотрясающего ее смеха, а Сонечка, болезненно улыбнувшись, в какой уж раз огорчилась полной своей неспособности умирать со смеху. Она обратила внимание, что и Дикарь не веселится так самозабвенно, как ее подруга Арина.

— Этого недоумка Пупаря только за смертью и посылать. — Дикарь злобно выругался.

И тут же, как бы сметая его оскорбительную тираду, раздался резкий звонок. Лында вскочил, бросился к двери, но не отворил ее не сразу, выждал, пока вслед за первоначальным, тягучим, последовали три коротких сигнальных звонка и еще один, совсем куцый, похожий на точку, завершающую фразу.

В комнату ввалился Пупок, какой-то весь расхристанный, растерянный и почему-то сильно взмокший от пота, хотя мороз на улице любую капельку воды тут же превращал в ледышку. Вероятно предвидя недовольство старших товарищей его нерасторопностью, Колюня незамедлительно начал оправдываться, путано разъясняя, что теперь и в таксопарке даже за два чирика бутылку не выудишь, а у него при себе таких деньжищ не было.

— Ладно, сомкни челюсти! — оборвал Пупка на полуслове Дикарь, помогая вытаскивать из матерчатой сумки бутылки с вином и водкой. — Иди умой рожу, чтоб мы не задохнулись от твоего вонючего пота…

Колюня куда-то смотался, должно быть умыться, а Сонечка непроизвольно стала считать бутылки. «Откуда у Пупонина столько денег? — удивилась Сонечка. — Он же не работает?» Но ее размышления прервал вопрос Дикаря:

— Ну, чудо-юдо, что пьют в вашем пионерском отряде?

Дикарь разговаривал с Соней с высокомерием взрослого человека, выясняющего у ребенка, не хочет ли он стать космонавтом или кого он любит больше, маму или папу. Сонечке стало обидно, как никогда. Дикарь признавался ей в любви, Арина говорила о братстве, о стене дружбы, которая защитит каждого, как же так?..

— Кончай, Дикарь, изгиляться. (Верная подруга Арина поддержала ее!) Или мы тут все равные, или пошел ты сам знаешь куда, а мы с Софьей найдем другую компанию…

— Налей, полней… — запел Лында, предотвращая скандал. — Кто врет, что мы пьяны, ну, выпили, правда, немного, но кто ж так бессовестно врет…

Лында сам налил Сонечке вина и чокнулся с ее еще стоявшим на столе стаканом своим, который тут же опрокинул в рот.

— Пей, Чума, повеселеешь немного, — почти ласково посоветовал Лында Сонечке. — Ты чего такая квелая? Стесняешься или боишься кого? Тут все свои! Ты, может, расскажешь нам чего-нибудь умное? Анекдот какой-нибудь знаешь?

— Выпей немного вина — расслабишься, — подтвердил правильность прогноза Лынды Арина. — Вино вкусное, сладкое, как виноград, правда…

Сонечка сделала глоток, потом еще один. Ей и впрямь почудилось, что она наслаждается виноградным соком. Уже знакомая приятная теплота разлилась по телу, снова пободала его от постоянной тяжести. Сонечка ощутила себя былинкой, легонькой, невесомой, в любой момент готовой оторваться от земли и взлететь вместе с попутным ветром.

Никогда еще ее голова не была такой ясной, не работала так искрометно. Сонечка не умела удерживать в памяти даже понравившиеся ей анекдоты, а тут, словно настежь распахнулись все закоулки ее памяти, сама собой слетела на язык забавная загадка, которой на днях занимал маму Николай Тихонович.

— Как вы думаете, — спросила взбодрившаяся Сонечка, как ей казалось, насмешливо изучая окружавших ее ребят, — какое сходство у мужчины с загаром?

— Во, чешет! — дал наконец волю своему изумлению Колюня Пупонин, но тумак Лынды по затылку заставил его смолкнуть.

— Ну, ну, — затаив снисходительную улыбку, изобразил неподдельную сосредоточенность Лында, — и какое же сходство у мужчины с загаром?

— Мужчина, — храбро пустилась в путь, еще недавно совсем неприемлемый для неё, Сонечка, — мужчина, как загар, сначала липнет к женщине, а потом быстро смывается…

Раскаты громового хохота градом посыпались на Сонечкины барабанные перепонки, оглушили ее и донельзя сконфузили. Соня потупилась, покраснела и опустила голову. Не переврала ли она, неумеха, чего-нибудь в дурацкой и без того загадке Николая Тихоновича, а то отчего бы ее друзей разобрал такой сумасшедший смех?

Сама Сонечка не находила ничего смешного в пошлостях, которыми по вечерам одаривал их с мамой ее отчим. Но Дикарь, и Лында, и Арина просто стонали от раздирающего их гоготания и при этом так уморительно падали и стукались лбами о стол и так дубасили себя по бокам и ляжкам, что и Сонечка не удержалась, засмеялась голосисто и испугалась своего нервно дребезжащего голоса.

— Я же сказал: пионерочка наша — паинька. Она еще всех тут заткнет за пояс! — Дикарь вытянул Сонечку из-за стола, водрузил себе на колени и так надолго припал губами к ее неумелым губам, что Сонечка чуть не задохнулась.