Джин Монтгомери - Ищи на диком берегу

Погрузившись в воспоминания детства, Захар перестал работать веслом. Илья оглянулся на него.

— Ты грести будешь? — спросил он ехидно. — Я к тебе в гребцы не нанимался!

Захар встрепенулся и заработал веслом во всю мочь.

Но через несколько минут отлынивать стал Илья. Усевшись вполоборота, он заговорил об алеутских охотниках. Само слово «алеут» звучало у него как бранная кличка.

— И до чего же они тупые, эти недомерки, боже ты мой! Не хватает соображения запастись едой на зиму или там избу построить, как все люди… Нет, живут в каких-то норах. Вместо ламп у них рыба-свечка, есть такая рыба, вроде корюшки.

Проденут фитиль сквозь сушеную рыбу-свечку и зажгут. Уф! Вонища! Лампа с ворванью покажется чистым ладаном. И еще чем только у них не воняет: и выдержанной тюлениной, и тухлой рыбой, и самими алеутами. Сунь только голову в эту нору… Боже мой! Вонь так и шибает в нос, воздух — хоть топор вешай.

Илья окунул разок свое весло в воду и продолжал:

— У нас некоторые этих алеутов и за людей не считают. Они, мол, где-то между людьми и собаками. Но я не таков. Я к моим алеутам отношусь совсем как к людям. Я почитай-то и не бью их вовсе, когда мы их собираем и увозим с собой на промысел. Как же, я даже даю им имена, настоящие русские имена. — Он снисходительно улыбался.

Захар глядел на него и думал: «Экий же ты, брат, сукин сын, даром что улыбаешься во весь рот».

Они приближались к маленькому заливчику, окаймленному высокими елями. Илья стал править ближе к берегу, туда, где колыхались на волнах огромные темно-зеленые плети ламинарии — морской капусты. Илья тихо сказал через плечо:

— Кончаем разговоры. И не двигайся. Если повезет, может повстречаться бобр. Они приходят к таким пластам водорослей за ракушками.

Илья привязал свое весло скользящим узлом к петле на байдарке, по левую руку от себя. Отвязал гарпун, приладил его поудобнее под правой рукой. Байдарку медленно сносило к берегу.

Захар тоже привязал свое весло и стал разглядывать пласты морской капусты. Луковицы этой водоросли были похожи на коричневые головы, широкие плети колыхались, как плавники.

Илья зашептал:

— На обычной охоте мы выстраиваем лодки в круг и ждем. Вынырнет бобр глотнуть воздуху, а мы его — вжик! Или тискаем бобреныша в лодке, пока мамаша не приплывет на его визг.

Захар не отрывал взгляда от водорослей. Байдарку плавно покачивало. Постепенно у Захара начали неметь ноги. Он поерзал и подтянул одну ногу под себя, потом снова вытянул обе ноги. Илья грозно оглянулся. Захар перестал ерзать, но теперь начало ломить спину. С берега доносилось воронье карканье и отдаленная барабанная дробь дятла. Байдарка медленно дрейфовала боком к волне, постепенно приближаясь к берегу.

Вдруг он заметил, что Илья застыл в напряженной позе, пристально глядя перед собой. Захар повернул голову в направлении его взгляда — и тоже увидел бобра.

Бобр лежал на воде брюхом кверху, усатая морда глядела прямо в небо. Его перепончатые задние лапы покоились на воде точно так же, как ноги человека покоятся на скамеечке. На груди его лежала большая устричная раковина.

Бобр обедал. Он придерживал раскрытую раковину одной передней лапой, а длинными когтями второй выковыривал из нее мясо, совершенно так же, как мы выковыриваем ядро ореха из скорлупы. Он жевал свою пищу не спеша, с видимым удовольствием и при этом был удивительно похож на дородного купца за воскресным обедом.

— Только салфетки недостает, — фыркнул Захар.

Его распирало от веселья. Что-то смешное было в этом зверьке, смешное и трогательное. Захар никогда еще не видел такое обаятельное существо, он глядел на бобра как зачарованный, забыв обо всем на свете. Большие блестящие глаза бобра были устремлены на раковину, он явно не замечал байдарку.

И тут Захар увидел, что Илья взял в руки гарпун. Медленным, почти неуловимым движением он приподнимался на одном колене и заносил оружие со стальным зазубренным острием.

Не задумываясь, Захар выкрикнул: «Не надо!» — качнулся вперед и схватил Илью за руку. Байдарка заплясала на воде.

Гарпун был брошен прежде, чем успел отзвучать крик Захара. Стальное острие пролетело совсем рядом с головой бобра и скрылось под водой.

Бобр нырнул с отчаянным всплеском, и на том месте, где он только что покачивался на волне, заклубился маленький пенистый водоворот.

— Ах ты сукин сын! — взревел Илья. — Что ж ты делаешь?

Он повернул багровое от ярости лицо к Захару, казалось, он вот-вот разрыдается. Этот внезапный порыв, это желание во что бы то ни стало спасти красивое животное было неожиданностью не только для Ильи, но и для него самого.

— Прости, Илья, — сказал он совершенно искренне, — я ведь не хотел… Я не нарочно…

— Да как же не нарочно, шут ты гороховый! За руку меня схватил, вспугнул зверя, чуть лодку не опрокинул — и все не нарочно? Убить тебя мало! — Он окинул Захара яростным взглядом.

Байдарку по-прежнему сносило к берегу.

— Ну ладно, Илья, я виноват. Так неожиданно все получилось. Ей-богу, я не хотел мешать тебе.

Илья засипел от злости:

— Нет? Так чего же ты хотел, черт тебя подери!

— Сам не знаю. Я же говорю, это вышло нечаянно.

Злобно ворча, Илья отвернулся и стал подтягивать гарпун.

Привязав его к петле, он взялся за весло.

— Ладно, давай сматываться отсюда.

Всю дорогу Илья яростно работал веслом и чертыхался не переставая. Захар отмалчивался. Он вроде бы и сочувствовал разочарованию заядлого охотника, но в глубине души нисколько не раскаивался в своем поступке. Этот бобр, так безмятежно поедавший свой обед у него на глазах, был для него чем-то большим, чем бездушная тварь. Он вспомнил проповедь отца Сергия о милосердии ко всему живому и только теперь понял по-настоящему смысл этих слов. Так, значит, это и есть милосердие? Как бы то ни было, на душе у него было хорошо.

На другой день правитель Баранов давал банкет в честь спасшихся с «Екатерины». О барановских застольях шла слава по всем тихоокеанским портам, не один из заезжих шкиперов оказывался под столом после безуспешной попытки перепить правителя.

Банкетный зал правительского дома был украшен гирляндами из свежих веток. На возвышении в глубине зала стояло фортепьяно, какой-то рыжеволосый моряк негромко наигрывал на нем мелодии русских песен. В ожидании выхода главного правителя гости толпились у бокового стола с напитками.

Посредине зала стоял длинный стол, покрытый камчатной скатертью и уставленный бесчисленными блюдами с мясом, рыбой, пирогами, соленьями и вареньями. Свет ламп и свечей в канделябрах отражался в граненом стекле, фарфоре, серебре. Весь зал искрился, праздничный, нарядный, роскошный. Смех и говор сливались в сплошной гул, похожий на жужжанье пчелиного роя.