Семён Ласкин - Саня Дырочкин — человек семейный

— Страдает наш папа, Мотя, — грустно сказал я. — Мучается. Трудно ему привыкать к новой жизни.

А папа всё дальше и дальше отходил от нас — мы с Мотей поняли: он шёл на фабрику увольняться, так и не поступив на работу.

…В субботу всей семьёй мы поехали на Невский проспект и встретили папиного товарища по лётной части инженер-майора Решетилова, теперь такого же пенсионера. И что удивительно, был этот инженер-майор Решетилов доволен жизнью, даже светился от счастья. И ещё что поразило всех — майор так хорошо выглядел в гражданской одежде, что никто никогда бы не догадался, что ещё недавно этот майор был майором.

— Борис! Оля! — радовался Решетилов. — Я и не знал, что вы в Ленинграде! Как вы живёте? И почему, Боря, у тебя такой грустный вид?!

— Не могу, Леонид, привыкнуть к своему новому положению пенсионера, — тяжело вздохнул папа. — Нет для меня пока любимой работы. Скучаю я по авиации.

— Ерунда это! — закричал майор Решетилов. — И у меня это было. И у других. Но все мы с этим справились. Я вот нашёл для себя достойное увлечение, с радостью занимаюсь творчеством.

— Чем?

— Творчеством! — повторил майор Решетилов с гордостью. — Я стал, Боря, кинолюбителем. Да, да, — заторопился он, заметив грустное недоумение в папиных глазах, — у нас существует общество. Собираемся, спорим, показываем друг другу снятые кадры. А фильмы наши идут на конкурс. Поверь, Боря, если ты окажешься человеком талантливым, то ждёт тебя великая слава! А ты, я уверен, именно талантливый человек; я же помню, какой ты был классный лётчик. А уж если человек там, — он показал наверх, — отличался, то и тут, — он показал вбок, — себя покажет.

— Да я ни разу не снимал кино, — начал поддаваться папа.

— А ты попробуй, — настаивал Решетилов. — Пошли в магазин, купим кинокамеру, а в субботу я тебя представлю членам нашего киноклуба.

Мама и папа, и сам Решетилов стали подсчитывать имеющиеся деньги, и их оказалось вроде бы достаточно для киноаппарата.

Все двинулись в переулок, потом на узкую улицу, потом на широкую, а там оказался большой магазин, и Решетилов издалека закричал высокой и худой продавщице, что он ведёт к ней замечательного покупателя, бывшего подполковника Дырочкина, талантливого человека.

Потом Решетилов носился по магазину, прицеливался в продавщицу, которую, оказывается, звали Валечкой, давал иногда поглядеть в глазок киноаппарата папе и маме.

Но больше всего в магазине досталось Мотьке. Её сажали то на прилавок, то на колени к Валечке, свистели, чтобы она ставила уши, как овчарка, ждали, когда она начнёт удивляться, перекатывать голову с уха на ухо.

Валечка почёсывала Мотьке подбородок, а Решетилов заходил с разных сторон, падал на колено и словно расстреливал их мелкими очередями из киноаппарата.

Из магазина все вышли увешанные покупками.

Хотя справедливее было бы вначале всё рассказать про маму, но я попробую немного про Мотю.

Порода у Мотьки глубоко аристократическая. В Англии в далёкие времена ни один порядочный лорд не выходил на улицу без такой собаки. Говорят, это их, лордов, украшало и подчёркивало лордское происхождение.

На английском языке скай означает голубой или небесный. И если в пасмурные дни Мотька кажется чёрно-бурой — седина сочетается у неё с чёрной шерстью, — то на солнце Мотька вся переливается и искрится, кажется голубой.

А для слова небесный у нас есть другое объяснение.

Вот уже много лет мой папа дружит с польскими лётчиками, и особенно с полковником польской авиации паном Адамом Грачевским, человеком большой души. Понял я это сразу, как только увидел пана Адама в нашей квартире. Был он такой огромный, что в какую бы сторону я ни смотрел, всюду видел пана полковника с его широкой улыбкой. А когда пан Адам обнял моего папу, то я чуточку испугался, потому что папа исчез в его объятиях.

И тут все быстро заговорили по-польски и по-русски, и по лицу пана полковника стало ясно, что он очень счастлив видеть всех нас. Потом они смеялись, похлопывали друг друга по плечам, снова что-то рассказывали и были этим разговором чрезвычайно довольны.

А через несколько месяцев папа слетал в Польшу к пану Адаму. Пан Грачевский не отходил от папы и всё время сожалел, что мама осталась дома, не прилетела погостить. И вот, когда папа собрался на Родину и с ним стали прощаться польские лётчики, то вдруг на аэродроме появился пан Адам Грачевский, который не бежал, а скорее летел в папину сторону. В руках у пана полковника была корзина.

— Пан Дырочкин! — запыхавшись, говорил пан Грачевский. — Мы с женой Марьей долго думали, какой подарок можно сделать вашей жене пани Ольге и вашему сыну Санечке…

И пан полковник стал раскачивать корзину, и там что-то запищало и завякало.

— Дело в том, — продолжал пан Грачевский, — что недавно моя любимая собака Люсьенка принесла нам девять замечательных щеняток-скайчиков. Все они неописуемого ума и удивительной красоты и прекрасного происхождения.

Папа побледнел. Но полковник попросил папу не падать в обморок, а поглядеть в корзину.

— Конечно, — поторопился объяснить пан полковник, — с собой у меня всего один скай, но, поверьте, из самых замечательных. А к щенку я прикладываю собачий паспорт, куда уже записана ваша фамилия, а поэтому считайте, пан подполковник Дырочкин, его равноправным членом вашей семьи.

И польские лётчики рассмеялись, так им понравилась шутка пана полковника Адама Грачевского.

— А как же его назвать? — поинтересовался папа.

— Как хотите, — сказал пан полковник, — но только на букву «ж». Всё дело в том, что предыдущие дети нашей Люсьенки были на букву «е», значит, новые должны называться следующей буквой алфавита.

Домой папа явился с корзиной, чем чрезвычайно удивил маму. Он молча поставил корзину на стол, и корзина тут же заплакала и заурчала.

— Что это, Боря? — с ужасом спросила мама.

Папа сунул в корзину руку и достал оттуда маленький чёрный комочек.

— У нас же маленький сын! Как ты мог привезти такую животину?

— Но, говорят, без собаки ребёнок может вырасти эгоистом, — сказал папа. — В Польше все так считают.

Спорить было поздно, поэтому мама достала блюдце, налила молока и поставила рядом с блюдцем щенка.

— Надо бы ему придумать имя, — сказал папа и тут же объяснил, на какую букву им думать.

— Жучка! — воскликнула мама.

— Фу! — Папа был возмущён. — Собака лордской породы, а имя, как у дворняжки.

Тем временем щенок лёг в молоко и, не сходя с места, работал языком.

— Плохо, что собака сидит в молоке, — заволновалась мама. — Негигиенично.

И мама стала вынимать псинку из миски, но псинка стала цепляться когтями, молоко расплескалось.

— Жмота! — сказала мама. — Жуткая жадина!