Семён Ласкин - Повесть о семье Дырочкиных (Мотя из семьи Дырочкиных)

Сядет Борис Борисыч к письменному столу, разложит листочки, откашляется в кулак, вздохнет обреченно, мол, послушайте, дорогие мои, что тут я написал, хотя ничего вы в этом, конечно, не понимаете, и запоет, затянет каждое слово.

Приведу отрывок:

Оберштурмбанфюрер(с неискренней улыбкой): Ах, штурмбанфюрер, вы мудрый, прекрасный человек. Но подумайте сами, если мы не поймаем партизан, то тогда они, чего доброго, поймают нас.

Штурмбанфюрер(приглядываясь): А не кажется ли вам, мой дорогой, что в гестапо кто-то работает на них?

Оберштурмбанфюрер:С чего вы решили?

Штурмбанфюрер(убежденно): Мой принцип — никому не доверять. Даже себе (хохочет). Даже вам… (смотрит внимательно).

Оберштурмбанфюрер:Очень мудро. Мы усилим наблюдение друг за другом.

— Ну? — спрашивает у всех Борис Борисыч. — Как?

Санечка молчит, он боится высказываться первым, но Ольга Алексеевна как правило удержаться не может. Начинает придираться.

— Так, — говорит, — Боря, люди не поступают. Так не выражаются. Я, — говорит, — Боря, твоим героям не верю.

Должна вам заметить, что такие минуты всегда тревожные. Я замираю. Жду.

— Напиши лучше! — вскипает Борис Борисыч. — Если ты знаешь, как они говорят, что же ты не писательница? Что же ты людей лечишь?

Тут я вскакиваю, начинаю носиться от Бориса Борисыча к Ольге Алексеевне, мешаю ссоре. Только они в эти минуты меня замечать не хотят.

— Я писать не умею, — спокойно так объясняет Ольга Алексеевна. — Но я читатель.

— А если ты читатель, — кричит Борис Борисыч и сразу же начинает обматывать голову мокрым полотенцем. — То твое дело читать, а не высказываться. Не было еще такого и не будет, чтобы читатель критиковал своего писателя!

— А ты не читай.

— А для кого я пишу?

— Так что же ты хочешь? Чтобы я молчала?

И Борис Борисыч начинает злиться — и я его понимаю, я с и ним согласна. Подумайте, у человека такая нервная работа, он, может, месяц ночами писал, а они послушают минутку и тут же: плохо! Да если даже и плохо, то неужели нужно так сразу в лицо и ляпать. Ну скажи ему — хорошо, а подумай — плохо. И все будут очень довольны. Говорят, настоящие критики так и делают. Видно, этим и отличается Ольга Алексеевна от настоящих.

Ольга Алексеевна, как было уже сказано, — врач, притом врач она участковый.

Я это так понимаю: у каждого человека есть свой участок, место, где он чувствует себя хозяином, где без него другим никак не обойтись.

Конечно, исключения и в этом бывают. У меня, к примеру, тоже есть свой участок — газон нашего садика, но если я туда не приду, то никто не заплачет, а вот если Ольга Алексеевна не придет, то заплачут многие, и, главное, дети.

Правда, не прийти Ольга Алексеевна не может, потому что она на своем участке и живет, сама такую работу себе подыскала.

Наш дом номер шесть стоит в центре участка, а остальные дома, в которых без Ольги Алексеевны не могут, — рядом.

И вот как раз потому, что Борис Борисыч такой большой и знаменитый писатель, а Ольга Алексеевна — участковый врач, без которого столько человек не могут, и ко мне хорошее, а, иногда, и заискивающее отношение.

Выходишь на минутку и чувствуешь: все тебя любят.

— Мотя вышла! — кричат.

— Здравствуйте Мотя Борисовна! Что новенького в нашей литературе?

— Плиз, Мот!

Это Мишка Фигин так шутит, он в английской школе едва с тройки на тройку переваливается (я о нем рассказывать не хочу).

— Гутен морген, Мотьхен.

А это Юра, наш сосед и Саничкин приятель, серьезный, книжный такой человек, потому что всегда с немецкими книжками ходит и даже немецкие газеты каждый день получает. Я на него не обижаюсь.

— Шолом алейхем, Мотя! — кричит знакомый с другой лестницы, инвалид войны.

— Пламенный привет нашей Ольге Алексеевне!

Костыли он складывает в свою маленькую машинку и уезжает на работу, помахав мне предварительно рукой.

Теперь давайте спросим себя: за что же так уважают моих хозяев? Ну, Бориса Борисыча, понятно, он — писатель. А Ольга Алексеевна — так ли она необходима?

Да, бессомненно! (Или безсомнения?)

Посидите вечерком у нас дома. И не просто так посидите, а, скажем, у телевизора. Откиньтесь на спинку кресла, вытяните ноги, расслабьтесь, но, главное, забудьте на секунду, что вы, именно вы — участковый врач.

А на экране в этот момент что-то происходит такое, в чем только люди способны разобраться. Кино про шпионов или хоккей с шайкой. В эти мгновения даже Борис Борисыч работать перестает, не то что Ольга Алексеевна. Нет тебе ни обеда на завтра, ни завтрака на послезавтра, ни ужина на сегодня. Даже Санечкиных уроков уже нет, все он сделал, чтобы вечером посидеть, поволноваться.

И вот сидит вся моя семья у телевизора, а по экрану шпионы мелькают и в этот момент не только у Санечки, но и у Бориса Борисыча и Ольги Алексеевны выражения лиц самые воинственные: я тебе дам!

С середины фильма Борис Борисыч особенно нервничает, даже другим мешать начинает. Дело в том, что и у него в пьесе отчего-то такой же герой есть и точно такие же слова говорит, точно так же действует. Это большое несчастье, потому что Борис Борисыч почти работу кончал, а тут, оказывается, ему начинать нужно, все заново придумывать. И он начинает бегать по комнате, и страдать, и даже затыкает уши, и даже очень злится на Ольгу Алексеевну, потому что она в этот раз кино не ругает, ей отчего-то кино нравится.

И вдруг:

— Дзззинь!

Звонок. Даю голос и бегу в коридор. Ольга Алексеевна вздыхает и тоже идет в коридор. Санечка ничего не слышит, он следит, как один шпион перешпионивает другого. А Борис Борисыч, наоборот, садится в кресло и теперь мрачно и неподвижно смотрит на экран.

— Здравствуйте, Ольга Алексеевна, — со стеснением говорит дедушка того Мишки Фигина, который учится в английской школе. — Простите, что так поздно, но наш Миша пришел из школы совершенно больной, с температурой тридцать девять. Не могли бы вы поглядеть нашего Мишу хотя бы одним глазком…

— Конечно, — говорит Ольга Алексеевна. — Я погляжу Мишу и не одним глазом, а двумя, потому что я ничего вполовину не умею делать.

Она идет в комнату, берет трубку, какие-то бумаги и выходит в коридор.

— Идемте… — говорит она.

— Нет, — говорит Мишин дедушка. — Вы наденьте пальто, иначе заболеете. Нам через дорогу.

— Ничего, я простуды не боюсь, — говорит Ольга Алексеевна. — Мальчики, — кричит она Санечке и Борису Борисычу. — Я скоро.

— Ты куда? — вскакивает Борис Борисыч.

— К больному, — спокойно говорит Ольга Алексеевна. — О, Вы меня извините, — говорит дедушка Фигин, — я разрушил ваш покой. И ты, Мотя, меня извини, я не принес тебе конфеток. Ты же, Мотя, любишь конфетки?