Владислав Крапивин - Валькины друзья и паруса [с иллюстрациями]

Та-та, та-та, та-та! Тра-та-та! — отдалось в Вальке. Было что-то очень знакомое в этом ударном ритме.

— А ещё? — вырвалось у него.

Валька стоял и молчал. Будто слушал шаги уходящего отряда.

— Вот так, Валька, — сказала Оксана Николаевна. — Ну, а что будем делать?

— Не знаю…

— Ты уж извини. Так получилось… Звала в гости, а получилось вот что. Пойду к соседке. Буду сидеть и жаловаться на современных детей. Она это любит ужасно.

— Тогда и я пойду, — сказал Валька и протянул сумку. — До свиданья.

— До свиданья. Но ты потом заходи… А Серёжке вместо катка будет сегодня мытьё посуды.

«Почти как у Андрюшки», — подумал Валька.

И остановился.

— Оксана Николаевна, — нерешительно сказал он, — вот вы на каток… и ваш брат… часто ходите?

— Ходим, — сказала она. — Ну, не очень часто, а когда время есть. По воскресеньям — обязательно.

Валька переминался с ноги на ногу.

— Хочешь с нами? — вдруг спросила она. — В самом деле, давай. С Серёжкой познакомишься…

— Да нет, — сказал Валька. — Я на коньках не привык. Я на лыжах… Есть один мальчик. Один мой… знакомый.

— Твой товарищ?

— Ну… да, товарищ. Только он в первом классе. Ему коньки хотели купить, а потом забоялись одного на каток пускать…

Оксана Николаевна смотрела на него очень внимательно.

Валька почувствовал себя так, будто ему велели: «Бегунов, дай дневник! Я напишу, чтобы родители пришли в школу».

Он сказал:

— Ему очень хочется на коньках кататься. Он даже ревел потихоньку.

Всё так же глядя на Вальку, Оксана Николаевна ответила:

— Понятно. Знаешь, нельзя, чтобы человек ревел. Даже потихоньку. Ты меня с ним обязательно познакомь.

— Спасибо, — сказал Валька и почувствовал, что сегодня у него весь день будет хорошее настроение. — Я познакомлю. Спасибо. До свиданья!

Валька вернулся к Бригантине. Надо было идти стричься, но он вернулся к витрине с нарисованным парусником, потому что тот берёг в себе какую-то загадку.

«Надо смотреть внимательней», — сказал себе Валька. Но сосредоточиться не мог. Потому что думал сразу и о парусах, и о малыше Новосёлове, который так и просился в альбом, и об Оксане Николаевне. Здорово получилось: шёл с учительницей, а говорил о таких вещах, о которых обычно говорят с мальчишками. Словно Валька и не ученик её, а просто хороший знакомый. Или младший брат. Как её Серёжка…

Этому Серёжке, конечно, совсем неважно, что его сестра учительница, и он зовет её просто Оксана и швыряет в неё снежки, когда они вместе идут на каток, и дурачится с ней. Так же, как Валька с Ларисой, когда она приезжает на каникулы.

Лариса поёт Вальке хорошие песни о людях, идущих через тайгу, о кострах и звёздах. Песни негромкие и чуть-чуть печальные, но смелые. А Серёжке сестра, наверно, читает стихи. Хорошие стихи. Сразу запоминаются.

— «В синьке грозовой…» — сказал Валька, пристально глядя на картину, и увидел вдруг, что за парусником, на горизонте, встаёт грозовая синева. На море и на небо легла тревожная тень совсем недалёкого шторма.

Соединение слов и краски сделало удивительную вещь. Вальке показалось, что картина качнулась ему навстречу.

Он увидел, что написана она вовсе даже не плохо.

Просто художник не знал, какие бывают бригантины, и выбрал парусную развалину, старое пиратское корыто. И он здорово изобразил неуклюжесть и скрипучесть этого корыта, шероховатость облупившихся бортов и тяжёлую силу вздувшейся парусины.

Но ещё лучше получились волны. Невысокие, пологие, они шли от горизонта прямо на Вальку. Это была зыбь, широкие водяные складки. Одной стороной они отражали ещё светлое небо, а другой, обращённой к горизонту, — темноту шторма. Темнота была пробита неяркими бликами крутой и мелкой ряби, покрывавшей волны. В этом чередовании светлых и сумрачных полос заключалась главная загадка картины: казалось, что волны движутся, обгоняя и раскачивая неторопливую парусную громаду.

И Валька понял, что ему отчаянно хочется взяться за карандаш или кисть. Нарисовать корабль на оживших волнах. Свой корабль. Стремительный и лёгкий, настоящую бригантину. Это было желание радостное, как ожидание праздника. И Валька знал, что оно уже не исчезнет.

Оно не исчезло.

День был длинный, искристый, шумный. И весь этот день Вальку не покидала беспокойная, самая главная радость. Иногда он даже забывал, откуда эта радость, но где-нибудь на лыжном спуске вдруг снова, мгновенно и ярко, вспоминалось: А волны! А бригантина! И снег был ослепительно чистый, как громадный лист альбома, открытого для удивительных рисунков.

А потом пришёл вечер с огнями, синевой и зеленоватым тонким месяцем среди чёрных антенн. Валька последний раз съехал с бугра и обессиленно бухнулся в снег.

Сашка Бестужев не сумел затормозить и налетел на него. Свалился, потерял очки и рукавицу.

— Не мог ты брякнуться в стороне? — спросил он, шаря в снегу. — Бесишься, как перед каникулами…

— Весело…

Сашка вытянул из снега очки, сунул их в карман, успокоился и произнёс:

— Нечего радоваться. Завтра понедельник, а не воскресенье.

— Подумаешь, понедельник, — отмахнулся Валька и хотел промолчать, но не смог. — Вот если бы ты новую комету открыл, ты бы радовался?

— А-а… — сказал понимающий Сашка и больше не спрашивал. Наверно, стал думать о своей комете.

А Валька пошёл домой, кое-как разделся и, будто подрубленный, грохнулся в кровать.

Но он уснул не сразу.

Сначала он просто закрыл глаза и вызвал свои корабли. Он устроил смотр всему флоту.

Ближе всех от берега шли маленькие парусники: одномачтовые шлюпы, полуторамачтовые йолы и кечи. Чуть подальше скользили лёгкие шхуны. Потом — бригантины и бриги, большие трёхмачтовые шхуны и баркентины. А далеко-далеко, почти у самого горизонта, громадные, как облака, двигались трёх-, четырёх- и пятимачтовые барки и фрегаты.

Обгоняя эскадру за эскадрой, проносились узкие клипера с невесомыми грудами удивительно белых парусов…

И вдруг из этого бесшумного хоровода вырвался и пошёл прямо на Вальку двухмачтовый парусник с высоко вскинутым бушпритом. Круто накренившись, он почти чертил волны длинным гиком грот-мачты.

«Вот она, моя бригантина», — подумал Валька. Но это была марсельная шхуна, потому что, кроме прямых парусов, она несла на фок-мачте косой гафельный парус.

Пологие волны шли к берегу, чередуя полосы света и тени. Сны уже наслаивались друг на друга, как прозрачные рисунки. Сквозь корабли Валька вдруг увидел маленького Игоря Новосёлова, который держал целый букет эскимо и сосредоточенно думал, с какого начать.