Альфред Вельм - Пуговица, или серебряные часы с ключиком

— Дело стоящее или как? — спросил его Генрих.

— Какое дело?

— Ну, это… с гвоздями.

Дяденька пожал плечами:

— Стоящее, конечно.

— А вы скажите, сколько дает вам один гвоздь? — спросил Генрих. — Окупает он себя?

— Когда-нибудь да окупит, — ответил дяденька.

— А что, разве за них не сразу платят?

— Нет, не сразу.

— Мы поговорим с Боссом. Он сразу бы заплатил, правда, Отвин?

— Мало даст.

— А мы поговорим с ним, пусть как следует заплатит.

Иной раз старый Комарек и ночь напролет при свете фонаря плетет свою сеть. Или стоит посреди комнатки и бережно укладывает большой невод. А мальчонка спит на лежанке. Комарек стоит и думает: что-то снится сейчас малышу?

Светает. Комарек берет сачок и спускается к озеру. Не знает он, как ему быть: то ли разбудить Генриха, то ли дать ему поспать. И каждое утро с ним так: жалко тревожить мальчика! Но он же накануне обещал разбудить его. Старик возвращается и трясет Генриха за плечо, покуда тот не проснется. Теперь они уже вместе выгребают на середину озера. Над водой еще висит утренний туман…

— Дедушка Комарек, Матулла у нас теперь бургомистром.

Но старику нет охоты сейчас думать об этом, он только говорит:

— Матулла, стало быть.

— Говорят, осенью имение будут делить.

— Значит, будут все-таки делить.

— Готлиб рассказывал.

Должно быть, прошедшая ночь была чересчур светла: на перемете оказалось только шесть угрей и два хороших леща.

Случалось, что старый Комарек относил немного рыбы в деревню. Обычно делал он это после наступления темноты. Ходил он к каретнику Штифелькнехту, а как-то отнес две большущие щуки кузнецу. При этом он рассказал мастеру, какой ему нужен якорь. А каретник как-то вечером приволок на спине дверь.

Через неделю еще одну.

Вместе с Генрихом старый Комарек сходил в лес и принес оттуда сосновые слеги — крышу чинить. Над прохудившимися местами они положили камыш, и старик прикрепил его ивовыми прутьями к поперечинам.

— Дедушка Комарек, Пувалевски вернулся.

— Кто-кто?

— Пувалевски. Вчера вернулся из плена.

— И что ж он, прямо сюда, в деревню, пришел?

— Вчера в полдень пришел. Теперь у них вся семья в сборе, дедушка Комарек.

Оба сидели и молчали. И оба думали об умершем Бальдуре. И оба думали о том, что хорошо было бы теперь дать Пувалевски парочку жирных угрей. Но ночи сейчас были холодные и ясные, и для Босса они не поймали и двух десятков угрей, а им до зарезу нужно еще два мотка сетевой нити…

— Попадется нам завтра в верше уклейка или поймаем плотвы немного, вот и отнесешь им — пусть варят себе на обед.

Да, что и говорить, поставили они хоть и небольшое, но настоящее рыболовецкое дело. На перемете у них триста пятьдесят поводков! Каждое утро они поднимают из воды две верши и относят их сушить под ольхой. А ставная сеть сушится на балке. Теперь и четырехугольный подъемник готов. Хорошо было бы еще небольшой невод завести.

— Хлопковая нить нужна, Генрих. Ох как нужна! — говорит старый Комарек, и оба они гордятся уже приобретенным.

На следующий день Комарек выходит косить траву под ольхой. Он не крестьянин и как-то неловко размахивает косой. Но им нужно сено — у них лошадь: зима заявится, они потребуют себе Орлика.

— Неплохо у тебя получается, Отвин. Но я бы большой пароход вот тут нарисовал.

— Есть уже пароход.

— Маленький очень.

— Он ведь в воде.

— Все равно я бы его во много раз больше нарисовал.

Лето уже подходит к концу. На ветвях яблоньки висят маленькие кругленькие яблочки.

— Понимаешь, Отвин, маленький он очень, море вот-вот проглотит его.

— Это он так далеко от берега уплыл и совсем один там.

— А мне кажется, он тонет.

— Не знаю, может быть, он и потонет.

— Я не дал бы ему утонуть, Отвин. Я бы его так нарисовал, чтобы он ни за что не утонул…

В воздухе плавают паутинки. Ребята отмахиваются.

— Понимаешь, если он пойдет ко дну, значит, он маленький слишком. Потому его и надо нарисовать большим.

— И большие пароходы тонут.

— Нет, они не так легко тонут, как маленькие.

— Все равно тонут.

— Не так легко, Отвин. Давай нарежем проволоки для дяди в свитере. Я кусачки дедушки Комарека прихватил.

Немного погодя они и впрямь прошли по-над берегом озера, пересекли речушку Губер и поднялись на раутенберговский выгон. Здесь они срезали нижнюю проволоку ограды. Но дело это оказалось нелегким. Все же они несколько дней приходили сюда и резали штифты прямо на месте.

В один прекрасный день они отнесли полный фанерный чемодан в Шабернак.

— Сегодня он обязательно приедет.

Они стояли одни на платформе. Поезд все не приходил. Дул холодный ветер, и мальчишки засмотрелись на воробьев, как они тряслись и пушили перья.

Отвин озяб, сидя неподвижно на чемодане.

— У тебя был когда-нибудь друг? — спросил он неожиданно.

Генрих сказал:

— Был бы у нас сейчас коммунизм, мы пошли бы в магазин и выбрали бы себе по теплой курточке.

— У меня никогда не было друга.

— А то и взяли бы себе два овчинных полушубка.

— Сказать тебе стихотворение?

— Скажи.

— Только я его сам сочинил.

— Все равно скажи.

— Это про весну.

— Скажи, скажи, Отвин!

— Ты правда сам сочинил, Отвин?

Отвин кивнул. Оба сидели и растирали себе руки — так было им холодно.

— Красивое стихотворение, — сказал Генрих. — Но понимаешь, Отвин, не можем мы с тобой быть настоящими друзьями. Потому как мы с тобой не братья по классу. Не пролетарий ты, понимаешь?

— Я же не виноват.

— Нет, ты не виноват, Отвин.

— А разве мы с тобой из-за этого не можем быть друзьями?

Когда поезд подходил к маленькой станции, человек в заплатанном свитере увидел обоих мальчиков на платформе. Сошло всего несколько пассажиров: кто направился в деревню, кто в лес. Человек в свитере очень удивился, заметив, что мальчишки машут ему.

— Вы это меня тут ждете?

Оттащив чемодан в сторону, ребята открыли его и очень обрадовались, увидев, как удивился человек в свитере.

— Я же ничего взамен вам не могу дать, ребята, — сказал он, пробуя проволочные штифтики.

— А мы это так.

— Мы их на нашем выгоне нарезали, — сказал Отвин.

Дождавшись, когда платформа опустела, ребята пересыпали штифтики в чемодан человека в свитере.

— Мы его только десять шагов несли, а потом отдыхали.

Мальчишки были очень взволнованы и наперебой рассказывали, что собираются через три дня принести еще полный чемодан с проволочными штифтиками. Однако человек в свитере сказал, что он в последний раз здесь и больше они никогда не увидятся.