Ютта Рихтер - Щучье лето

— Если хочешь, заходи как-нибудь!

Еще месяц назад я была бы на седьмом небе от счастья, услышав такое приглашение. С дрожью в коленках и учащенным сердцебиением, я пролепетала бы «да» и добавила «с большим удовольствием». Но сегодня мне показалось, что я предам Даниэля, если пойду в гости к Анне-Софии. Наверно, потому что она так подмигнула мне.

Даниэль сидел рядом с опущенной головой и смотрел в одну точку. Он был бледный как полотно, и мне очень хотелось взять его за руку, но я не отваживалась, потому что между нами выросла невидимая стена.

Я смотрела в окно. Мимо проносились пашни, дворы и живые изгороди.

Остальные снова принялись болтать, но мотор ревел так громко, что ничего нельзя было разобрать. Да и не хотелось, потому что я и так знала, о чем они говорят. Подъехав к школе, мы дождались, пока все выйдут. Я слышала, как прозвенел звонок на урок.

— Поторапливайтесь! — сказал водитель. — Или вы опоздать хотите?

Даниэль медленно плелся за мной. Вдруг он остановился перед школьными воротами.

— Делай что хочешь, а я дальше не пойду!

— Перестань! От этого только хуже будет!

— Ну и пусть… ты иди, иди!

Даниэль сел на стену, отделявшую школьный двор от школьного сада. Я смотрела на него и знала, что он не шутит. И еще знала, что не могу оставить его здесь ни за что на свете.

— Да ладно, пошли, — сказала я и потащила его со стены. — Тут нам лучше не задерживаться. На нас все смотрят.

Он поддался, и я увела его под густую сень плакучего бука, росшего в школьном саду. Раньше мы прятались под ним на большой перемене, когда собирались поцапаться с деревенскими.

— Не надо ни с кем ссориться! — учила нас Гизела. — А если они вас раздражают, не обращайте на них внимания.

Плакучий бук оставался тайным местом наших встреч, до тех пор пока мы в нем нуждались.

И теперь мы снова сидели, как прежде, прильнувши спинами к его гладкому стволу.

Листва опускалась до земли, и свет был таким же, как раньше, — зеленым, рассеянным и привычным.

Слышно было, как порхают стрижи, а из кабинета музыки доносились отголоски песни: «Только летом цветет маков цвет, и красивей цветения нет». Тут вдруг Даниэль сказал:

— А может, Штельтер и прав. Может, все об этом знают — все, кроме нас!

Я вздрогнула.

— У мамы рак, — сказал Даниэль.

— Когда ты об этом узнал?

— Давно, я же не слепой.

Он взглянул на меня.

— И не притворяйся, ты уже давно знаешь.

Я сглотнула и кивнула.

— Но твоя мама еще может поправиться! — сказала я. — Моя мама сказала, что много людей излечиваются от рака.

— Ты знаешь хоть одного? — спросил Даниэль.

Я покачала головой.

— Я не хочу, чтобы мама умирала! — Даниэль вскочил и внезапно закричал во весь голос: — НЕ ХОЧУ! НЕ ХОЧУ! НЕ ХОЧУ!

И с каждым «НЕ ХОЧУ» бился лбом о ствол дерева, потом отвернулся от меня и заплакал.

Бывают такие мгновенья, которые запоминаются на всю жизнь. Даже если хочешь их забыть. И когда Даниэль бился головой о ствол, я знала, что никогда не забуду этого.

Мне хотелось обнять Даниэля, но я не могла.

Хотелось сказать что-нибудь, но я не могла.

Хотелось убежать, но я не могла.

Я не могла даже плакать.

Первым заговорил Даниэль. Он по-прежнему стоял ко мне спиной.

— Помнишь тот вечер, когда мы делали гриль?

— Да.

— Помнишь, как мы разговаривали о Боге?

— А что?

— А то, что я думал об этом!

— И?..

— Если Бога нет, то Ему все равно, верим мы в Него или нет. И поэтому Ему незачем злиться и наказывать нас, если мы не верим в Него. Но и помочь нам Он тоже не может, если Его нет.

— Ты хочешь сказать, что мы зря молимся?

— Да, совершенно зря, молитвы не помогают!

Мне показалось, что земля уходит у меня из-под ног. Если Даниэль прав, то все, во что я до сих пор верила, вранье. Все, что рассказывала мама, и все бабушкины истории. Если то, что говорит Даниэль, правда, то нет на свете ни ангелов-хранителей, ни чудес. Конечно, я тоже иногда сомневалась в Боге, но тогда я чувствовала себя такой потерянной, что сразу старалась думать о чем-то другом.

Таких мыслей, как у Даниэля, у меня не было никогда. И я противилась им, потому что они несли с собой перемены.

— А как же ангелы-хранители и чудеса? — спросила я. — Во что-то же надо верить. Иначе жить станет невыносимо.

Даниэль рассмеялся. Каким-то неестественным смехом, больше похожим на всхлипывания.

— О чудесах лучше и не вспоминай, и об ангелах-хранителях тоже! Это все сказки для детей! Но кое во что я верю. Я верю в щуку! Верю, что когда я поймаю ее, мама выздоровеет.

Он повернулся ко мне лицом, и я онемела. Весь лоб у него был в крови. Ему наверняка было больно, но он и виду не подал.

Я достала платок из кармана брюк и хотела вытереть кровь.

— Только не вздумай смочить его слюной! — предостерег меня Даниэль. — И не вздумай проболтаться кому-нибудь о том, что было! Я просто упал, понятно? Упал и ударился лбом.

Все это случилось двадцать девятого июня.

Потом говорили, что день был самым жарким июньским днем за всю историю. Перед самым автомобильным мостом нас догнал Лукас.

— Что это с тобой? — спросил он, указывая на лоб Даниэля.

Даниэль промолчал.

— Упал, — отозвалась я.

Лукас покачал головой.

У дверей их дома стояла машина. Черная машина, на лобовом стекле которой Лукас, подойдя ближе, разглядел медицинский крест.

— Что-то случилось! — воскликнул Даниэль и побежал. Только он хотел открыть дверь, как из нее вышла моя мама. Она встала на дороге у Даниэля и Лукаса.

— Но я хочу к маме! — с дрожью в голосе проговорил Лукас. — Мне надо показать ей, как я решил примеры!

Мама нежно, но уверенно свела мальчиков вниз по крыльцу.

— Сейчас не получится. Пойдемте пока к нам. Даниэль опустил голову, а во мне зародился страх. Бросив портфели в прихожей, мы пошли за мамой на кухню. Она достала из шкафа три глубокие тарелки и разлила овощной суп. Поставила тарелки на стол.

— Садитесь! — сказала она.

У меня еще сильнее забилось сердце, потому что она даже не спросила: «Как школа?» Не спросила, что у Даниэля со лбом. Хотя должна была бы.

Даниэль и Лукас сели напротив меня во главе стола. Мама опустилась на стул рядом со мной. Мы взяли ложки в руки, но не ели. Ждали, пока она что-нибудь скажет.

«Мамочка, пожалуйста, ну скажи что-нибудь!» — думала я, и, словно услышав меня, мама сделала глубокий вдох, взглянула на Даниэля и Лукаса, откашлялась и начала говорить.