Януш Домагалик - Конец каникул

Я воображал себе, что я здесь с Эльжбетой. Это она показывает мне Старое Място, это с ней я иду по аллеям в центре города, по Новому Святу… Мы останавливаемся у больших витрин, пьем воду с сиропом возле уличных тележек, покупаем мороженое. Она рассказывает мне, какие места, какие улицы любит больше всего, куда ходит гулять, на каком автобусе ездит в спортивный клуб. Показывает мне свою школу, потом мы смотрим на Вислу с моста… И раздумываем вдвоем: не махнуть ли в парк, а то и на пляж? Там полно народу! Даже не верится, что у реки бывает такая толчея! По воде скользят моторные лодки и глиссеры, сверкают на солнце белые треугольники парусов… А возле берега режет воду академическая четверка, одна, другая. Рулевой на корме. Может, соревнования? Хорошо в Варшаве…

Беспокоит только одно: почему так трудно представить себе Эльжбету здесь, на этих улицах, в этом городе? Почему я все время вижу ее там, у нас, на берегу пруда, в нашем шахтерском парке, на теннисных кортах и у башни божеховского замка?

Та Эльжбета настоящая, я уверен. А тут я и сам-то другой, мне себя не узнать… Значит, и ту Эльжбету, Эльжбету с каникул, трудно мне будет найти здесь. Почему так?

Поражает внезапная мысль: может, она уже вернулась? Может, сидит дома и ждет меня или загорает на пляже? А может, идет соседней улицей, и я даже представления не имею, что мы так близко друг от друга?

Где, собственно, она живет? У меня нет адреса, я не подумал об этом, но однажды она говорила о телефоне, и я знаю фамилию… Я посмотрел по сторонам: нет, на мосту телефона-автомата нет придется вернуться! Я забрался в первую же попавшуюся будку возле музея Войска Польского. Через стекло видны пушки, танки, самолеты, расставленные во дворе. Возле будки появляются два, три человека… Ждут, когда выйду! А мне никак не совладать с телефонной книгой, все ищу да ищу… Есть! Фамилия, адрес…

Я набрал номер и, лишь услышав гудок, понял, что волнуюсь, что мне не сказать ни слова, не знаю, как начать.

— Здравствуйте! Эльжбета дома? — выдавил я наконец из себя.

— Эльжбета? Эля?.. Нет, ее нет в Варшаве. А кто говорит?

«Наверно, это ее мама! — думаю я. — Значит, Эльжбета еще не вернулась… Кто говорит? Что ответить? Товарищ?» И неожиданно для самого себя я сообщаю в трубку свое имя и фамилию. По ту сторону на мгновение тишина. И наконец вопрос, который меня изумляет:

— Юрек? Из Божехова? Откуда звонишь?

— Отсюда… Я у моста Понятовского, у музея! — говорю я. «Откуда она меня знает?» — мелькнуло в голове.

— К счастью, это близко. Наверно, ты с экскурсией, да? Жаль, что Эля не выбралась с вами… Слушай, может, забежишь на минутку? Если у тебя есть время…

— Конечно! Большое спасибо… — И я с облегчением вешаю трубку. Из будки я вышел весь мокрый. Но пришлось еще раз туда вернуться и снова порыться в телефонной книге — ведь адреса-то я не запомнил. Зато и улицу и дом нашел потом без труда.

Маленькая кухонька, одна комната… Смотрю по сторонам, и мне не верится, что я в квартире Эльжбеты, а эта женщина — ее мать. На диване, завернутый во что-то, спит махонький, жалкий ребятенок. Это из-за него Эльжбету послали на каникулы в Божехов. Никогда б не поверил, что ребенок может быть такой махонький. Как такого брать в руки, что с ним делать?

— Хорошо, что ты позвонил… Так, значит, ты с экскурсией? Наверно, от шахты, на автобусе?..

Я кивнул. Пусть будет с экскурсией. Зачем рассказывать ей о своих делах? Потом Эльжбета уж как-нибудь объяснит.

— Как это сестре не пришло в голову послать Элю вместе с вами? Было б дешевле и вообще… Она должна приехать завтра, так ей велел отец, телеграмму послал. Ведь скоро школа… Видишь, как мы тут живем? Жуткая теснота. Но самое большее через год мы должны получить новую квартиру. Вот, значит, какой ты. Может, похож на папу, а? Даже наверняка. Удивляешься, откуда я знаю твоего отца, да? Так ведь мы из Божехова. И я и мой муж. Не слыхал? О чем только вы там с Элей говорите, если она даже этого тебе не сказала!

К счастью, ее мать не давала мне вставить ни слова. Говорила она все это так, точно мы с ней давным-давно знакомы, как-то очень просто, как взрослые говорят со взрослыми. Она не спрашивала, хорошо ли я учусь и кем хочу быть. Я почувствовал себя уверенней. «Как учишься, кем хочешь быть?» — вот вопросы, которые большинство взрослых держат про запас. Им кажется, что они разговаривают с нами по-товарищески, когда лезут с этими вопросами. Я не выношу таких вопросов, никто их не любит. Точно так же, как прежде я не терпел, когда ко мне приставали: «Юречек, кого больше любишь — маму или папу?»

Малек стал хныкать, но получил соску и угомонился. А мне в голову пришла дурацкая мысль. Этот ребятенок тоже когда-нибудь подрастет, и тогда он в свою очередь будет спрашивать детей, как они учатся и кем хотят быть. Что же, выходит, так и идет по кругу, пока существует мир?

— Эльжбета была на вас в обиде… Что вы ее туда услали, хотела помочь с ребенком! — сказал я.

— Знаю. Она еще изрядно повозится с детьми, Будет время… Эля была на меня в страшной обиде, когда уезжала. Но потом написала, что каникулы удачные, значит, все в порядке!

И она чуть заметно усмехнулась.

— Знаешь, Эля мне писала, еще в больницу, что ты прекрасно плаваешь и что вообще ты редкий… Тебе она тоже успела это сказать. Нет? Вот видишь, девочки скрытные… Наверно, она с тобой все время ссорилась? Иногда она бывает невыносима.

«Выходит, они ничего о нас не знают? Совсем ничего… — подумал я. — Так же, как и мы о них. Словно и не общаемся друг с другом. Может, так и должно быть?»

Уже в дверях, когда я благодарил за приветы для родителей и для дедушки с бабушкой, пришел все-таки черед вопросу:

— А как учишься, Юрок? Хорошо? Кем хочешь быть? Я рассмеялся:

— Так… неплохо… Еще не знаю кем. Там видно будет… В Отвоцк я вернулся к вечеру.

— Я заблудился в Варшаве, извините, — сказал я тетке. — Когда приезжаешь из такой дыры, как Божехов, можно ведь в Варшаве и заблудиться, правда?

Я проглотил свой ужин, верней сказать, обед. Сташек занимался на кухне, тетка штопала. Я взял газету, просмотрел… и вдруг, сам не знаю почему, мне в голову пришла мысль, что я здесь уже третий или четвертый день, а не послал даже открытки в Божехов. А ведь обещал бабушке. Может, они беспокоятся, не знают, доехал ли я вообще до Варшавы…

— Тетя, у вас есть бумага для письма? — спросил я.

— Поищи там в буфете, в ящике… Под квитанциями…

Я открыл ящик, там был ворох всяких счетов, квитанций и прочего хлама. Я стал их перебирать, перекладывать из руки в руку… И вдруг застыл от изумления. Не поверил собственным глазам: у меня в руке было мое письмо к маме, даже не распечатанное.

Не знаю, долго ли я стоял так с письмом в руке, пытаясь успокоиться, свыкнуться, объяснить это самому себе.