Жорж-Эммануэль Клансье - Детство и юность Катрин Шаррон

— Золотые твои слова, Кати! Платить даром деньги этой ханже Рашели — сущее безобразие! Но только… только…

Кухарка умолкла, прошлась по комнате и наконец остановилась перед Катрин:

— Только, дитя мое, сразу видно, что ты плохо знаешь нашу барышню. Чтоб она терпела рядом с собой эту Рашель? Да никогда в жизни! Раз или два дама-компаньонка пробовала сопровождать мадемуазель Эмильенну, но больше она на это не решится — будь покойна! Барышня то бежала со всех ног вперед так, что Рашель не могла за ней угнаться, то, наоборот, прохаживалась битый час перед какой-нибудь парикмахерской или бистро до тех пор, пока сидящие там мужчины, бросив свои бритвы и стаканы, не высыпали на порог и не начинали отпускать шуточки по адресу Рашели и нашей молодой ветреницы…

— Но… если бы… если бы у барышни была другая компаньонка, не мадемуазель Рашель, неужели она и с ней стала бы обращаться так же?

— Насчет этого ничего не скажу, но, сдается мне, что это дело трудное… А почему ты спрашиваешь? У тебя есть кто-нибудь на примете?

— Нет, что вы! — печально ответила Катрин и отвернулась, будто здесь, в полумраке, госпожа Пурпайль могла заметить ее смущение.

Стать компаньонкой барышни! Катрин хорошо понимала, что эта должность не из легких, а для нее и вовсе непосильная. На такое место требовалась совсем иная особа, чем маленькая крестьянка, какой она была. Прежде всего нужно говорить по-французски, а Катрин, как и вся ее родня, изъяснялась лишь на местном наречии. Компаньонка должна обладать хорошими манерами, одеваться по-городскому, знать множество вещей и, самое главное, быть намного старше.

К тому же Катрин сознавала, что, если ее желание вдруг осуществится, она не сможет больше заботиться об отце, Франсуа и сестренках. Правда, благодаря ее заработкам у Малаверней и Дезаррижей, а также тем «дарам природы», которыми Фелиси по-прежнему набивала ее карманы, жаловаться на голод в доме-на-лугах не приходилось. Правда и то, что, придя домой, Катрин не ложилась спать, пока все домашние дела не были переделаны. И все же она была недовольна собой, считая, что не имеет права строить на будущее планы, которые могли бы разлучить ее с родными.

Мысли Катрин об этом будущем невольно раздваивались, словно у нее, когда она вырастет, будет не одна, а целых две разных жизни. Ради той, которую она хотела посвятить семье, Катрин всячески старалась экономить на хозяйстве. Эти сбережения, а также те несколько су, которые Орельен приносил ей по воскресеньям, она прятала в тайничке, устроенном под одним из кирпичей очага. И в то же время, желая приобрести знания, которые помогли бы ей в один прекрасный день занять столь желанное место компаньонки Эмильенны, она много и усердно шила, штопала и вязала — гораздо больше, чем требовали того ее семейные обязанности.

— Ты испортишь себе глаза, — говорил сестре Франсуа.

Однажды Катрин услышала от госпожи Пурпайль, что дама-компаньонка должна быть искусной рукодельницей. Девочка тут же решила научиться вышивать.

Каждое утро по дороге в Ла Ноайль она проходила мимо дома дорожного смотрителя Англара. Там, у окошка с раздвинутыми занавесками, сидела белокурая Амели Англар, робко улыбавшаяся Катрин. Окно было низкое, и Катрин видела рукоделье, над которым трудились тонкие пальчики Амели. Это были вышивки, кружева, ажурная строчка. Катрин всегда испытывала желание замедлить шаг и полюбоваться этими изящными вещичками, но времени у нее было в обрез, а опаздывать на работу, возбуждая недовольство Фелиси, она не хотела. К тому же Катрин помнила, что родители Амели когда-то запрещали дочери играть с ребятишками Ла Ганны. Поэтому она не задерживалась у окошка Амели и лишь дружески кивала в ответ на застенчивую улыбку вышивальщицы.

Так, задолго до их знакомства, между девочками уже зародилась тайная обоюдная симпатия.

Когда госпожа Пурпайль заявила во всеуслышание, что дама-компаньонка должна быть искусной рукодельницей, Катрин сразу подумала об Амели и решила переговорить с ней, не откладывая дела в долгий ящик.

На следующее утро она встала раньше обычного. Франсуа, подняв голову с подушки, удивленно спросил сестру: чего это ей не спится? Катрин ничего не ответила и, торопясь разделаться с утренними делами, разбудила сестренок. Не слушая их рева и крика, она умыла полусонных девочек, одела их, причесала, заставила быстро проглотить утреннюю похлебку, наскоро ополоснула миски и убежала.

Утро было ясное, но холодное. Зима в этом году упорствовала, не желая сдаваться. Поднимаясь вверх по улочке Ла Ганны, Катрин волновалась: только бы Амели оказалась у окошка, только бы не было дома ни ее матери, ни отца…

К счастью, Амели уже сидела у окошка и была одна. Она подняла глаза от вышивания и, как обычно, улыбнулась. Катрин остановилась. Юная вышивальщица замерла в недоумении: брови ее были высоко подняты, на полуоткрытых губах еще блуждала улыбка, но голубые глаза смотрели серьезно и вопросительно.

Катрин не знала, что делать дальше. Наконец она подняла руку и постучала пальцем по стеклу. Амели отбросила работу в сторону, порывисто поднялась со стула и с просиявшим лицом распахнула окошко.

— Доброе утро, — сказала она негромко. Щеки ее порозовели от смущения.

— Я, наверно, помешала… — извиняющимся тоном начала Катрин.

— Нет, нет, что вы…

В полной растерянности Амели нервно стиснула руки.

Ее волнение и робость передались Катрин; она вдруг забыла, с какой целью затеяла этот разговор. Еле справившись с собой, она наконец пробормотала:

— Вы так красиво вышиваете, что я сказала себе: «Когда-нибудь утром я попрошу мадемуазель Англар показать мне свое рукоделье». Но вы, наверное, сочтете меня назойливой…

— Нет, нет, нисколько! Только я совсем не такая уж искусная рукодельница, как вам кажется… Да что же вы стоите на холоде? Входите, пожалуйста, в дом.

Катрин невольно бросила опасливый взгляд в глубину комнаты:

— А что скажут ваши родители?

— Их сегодня утром нет дома. Отец на работе, а мама ушла на рынок. К тому же они были бы очень рады видеть вас.

Успокоенная этими словами, Катрин вошла в дом, сбросила сабо и осторожно сунула ноги в войлочные туфли, стоявшие у порога.

— Когда-то ваши родители не разрешали вам водиться с нами.

Амели покраснела до корней волос.

— О! Это только потому, что в нашем пригороде живут всякие люди…пробормотала она. — Они сквернословят, попрошайничают, воруют… Вот отец и держал меня на расстоянии от них. Он ведь государственный служащий, а это, понимаете ли, обязывает…

Бормоча свои объяснения, Амели смущалась все больше и больше. Наконец, вся красная, она с трудом закончила: