Петер Гестел - Зима, когда я вырос

— Ты думаешь о маме? — спросил он.

— Нет, — сказал я, — с какой стати?

— Но я же имею право спросить?

— Нет, не имеешь.

— Прости.

— Вот было бы странно, — тихо сказал я.

— Что?

— Если бы я увидел сам себя в окне моего дома.

— Это было бы очень-очень странно, — сказал Зван, — потому что ты не можешь стоять одновременно и тут, и там. Ты балаболка, да?

— Мне наплевать, что ты считаешь меня балаболкой, — сказал я. — Я имею право думать, о чем хочу.

— Разумеется, — согласился Зван, — можешь думать о чем хочешь.

Зван помахал рукой дому на канале Лейнбан.

— Что ты делаешь? — спросил я.

— Я вижу тебя там в окне. И машу тебе.

Я хотел двинуть ему в бок, но он вовремя увернулся, прыгнул на большую кровать и в тот же миг залез под одеяло.

— Давай быстренько, — сказал Зван, — это отличная кровать. И у нас у каждого по грелке. Бет предусмотрела все.

— Пойду скажу ей спокойной ночи.

— Спокойной ночи, Бет, — громко сказал я у закрытой двери ее комнаты.

— Не входи! — крикнула мне в ответ Бет. — Сначала надо постучаться. И тогда еще нельзя входить. Можешь войти только после того, как я скажу тебе «входи».

Я нажал на ручку двери.

— Нет! — заорала она.

— Но ты же сказала «входи».

— Ну ты и хитрец! Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — повторил я.

По дороге в большую спальню я думал о Бет.

Как знать, может быть, она на свой манер тоже была ко мне неравнодушна. Иначе почему она так резко на меня реагировала?

Я залез в кровать и страшно испугался из-за горячей грелки.

— Елки-палки, какая горяченная!

Зван лежал ко мне спиной.

— Смотри, чтобы с нее не сполз носок, а то такой керамической грелкой можно здорово обжечься.

— Какой огромный носок, — сказал я.

— Это носок отца Бет.

Я ни о чем не спросил, лег на бок спиной к Звану и положил грелку себе под попу. Стало замечательно тепло. Я все больше и больше влюблялся в этот дом.

— У Бет тоже хорошая комната?

— Я туда вообще не захожу, — сказал Зван. — У нее комната с привидениями.

— А что Бет делает в комнате с привидениями?

— Почем я знаю.

— Там дохлые звери и черепа?

— Да нет, — сказал Зван, — ничего подобного. Кончай трепаться, я хочу спать.

— Я тоже, — сказал я, прислушиваясь к собственному голосу: в полутемной комнате он звучал так же странно, как голос Звана. — А тетя Йос классная. Она немножко твоя мама, да?

— Прекрати, а то я так не могу, — сказал Зван. — Ты вот как только замолчишь, так сразу и задрыхнешь, а я всю ночь буду лежать и размышлять.

— И о чем ты размышляешь?

— А у тебя не бывает, что ты всю ночь не спишь?

— Нет, никогда, — сказал я. — Это слишком долго. Я уже почти заснул. Но я не хочу засыпать. Пока спишь, пропускаешь очень многое.

— И что же ты пропускаешь?

— Например, то, что можно лежать в этой кровати и болтать с тобой. А почему ты иногда всю ночь не спишь?

— Нипочему.

— Мне сейчас так хорошо…

— Но не говори об этом, а то спугнешь.

Я заметил по каким-то признакам, что Зван не засыпает, и поэтому сам тоже не засыпал.

— Послушай, Зван… — сказал я и замолчал.

Кровать пришла в движение: Зван почесал себе зад или что-то в этом роде.

— А продолжение будет? — спросил он нетерпеливо.

— Раньше, знаешь… — и я снова замолчал.

— Раньше, — повторил Зван, — что было раньше?

— Раньше, до того как я влюбился в Бет…

— А ты что, влюбился в Бет?

— Если ты когда-нибудь скажешь ей об этом, если ты скажешь ей «Томас в тебя влюбился», то я так тебе вмажу, честное слово.

— А если она сама об этом узнает, что тогда? — спросил Зван. — Ты будешь думать, что это я рассказал.

— Хм, — сказал я. — Ну да. Раньше, когда я не был влюблен в Бет, я был влюблен в Лишье Оверватер.

— Кто это такая?

— Неужели ты не знаешь, кто это? — сказал я так громко, что сам испугался. — Она сидит передо мной, я недавно ущипнул ее за ногу, а потом был такой переполох… Ты что, спал?

— Теперь вспомнил, — сказал Зван. — Ты получил от учителя ни за что ни про что оплеуху, мы с тобой тогда еще и познакомиться не успели, я только знал…

— И он не знает, кто такая Лишье Оверватер! Неужели ты никогда не замечал, какие у нее красивые светлые волосы, а когда она сосет леденец, то на щеках появляются ямочки… А что ты хотел еще сказать?

— По-моему, — сказал Зван, — ты до сих пор влюблен в эту тощую девчонку. У Бет нет ямочек на щеках, когда она сосет леденец, — она кладет его в рот и терпеливо ждет, пока он растворится, потому что сосать она считает неприличным.

— Я сегодня подсмотрел в кухне, — сказал я. — Бет сунула палец в кастрюлю с супом и облизала палец, представляешь? Она не видела, что я подглядываю. Я ужас как влюблен в Бет. Лишье Оверватер ни разу не сказала мне ни единого слова, а Бет все время на меня ворчит — я балдею от ее ворчанья. Смешно, правда? Хотя нет, совсем не смешно… Но договори же наконец, что ты имел в виду, когда сказал «я только знал».

— Да ничего, — отмахнулся Зван.

— А ну говори.

— Ладно, — сказал Зван. — Я знал только, что у тебя умерла мама; я дико испугался, когда завуч рассказал это в классе.

— А, вот оно что, — сказал я.

— Расскажи про свою маму. А если не хочется, то не надо.

— Вообще-то неохота.

— Про то, когда она была жива, ты тоже не хочешь говорить?

— Когда мама была жива, она то и дело давала мне по башке.

— Томас, Томас, следи за своим языком.

— Буду говорить как хочу, ну тебя к черту, а то забуду, что хотел сказать.

— Мама, наверное, хотела научить тебя прилично себя вести?

— Не суй нос в чужие дела.

— Если ты не хочешь разговаривать о маме, ты скажи.

— Она здорово интересно рассказывала о том, что было раньше, она здорово болтала о других людях и про всех наводила критику, да, она любила только таких людей, про которых могла навести критику.

— Значит, тебя она любила больше всех?

— Помолчи, Зван, — я отодвинул горячую грелку подальше от себя, — зачем тебе все это знать?

— Рассказывай дальше — и потом я сладко засну.

— Да, только я уже не так хорошо все помню, во всяком случае, сейчас, — но я помню про то, как она болела. На Рождество — не на последнее, а в прошлом году. Доктор сказал, что у нее тяжелая форма гриппа и ей надо хорошо пропотеть, а когда он ушел, мама стала орать от боли, — ты точно хочешь об этом знать?

— Нет, — сказал Зван, — но уж раз начал рассказывать, расскажи до конца.

Какое-то время мы молчали.

— Черт возьми, — сказал Зван.

— Черт возьми, — повторил я, — ладно, расскажу. На следующее утро она пошла в больницу, и вечером в этой больнице, где на елке горела уйма свечек, она умерла. Я ее там видел. Папа не хотел брать меня с собой в палату. Но медсестра сказала, что так для меня будет лучше. Ты слушаешь?