Андрей Упит - Пареньки села Замшелого

Зато больше всего хлопот доставляли замшельцам колдуны и ведьмы, оттого что против них не было таких верных средств, как, к примеру, сваренное знахаркой снадобье от надсадного кашля или боли под ложечкой. Не было от них и такой надежной защиты, как заклятье от воров. Поэтому «ведьмины плевки» на старом осиновом пне обтыкали можжевеловыми колышками, чтобы ненароком их не коснулись дети или скот, покуда эта погань не высохнет и не превратится в трутовики, в точности похожие на человечьи уши. Ну, а если к тому же окурить их пылью гриба-дождевика, то почти без всякой опаски можно на том месте жечь костер. Зато уж ни в коем случае нельзя было дотрагиваться до валяющейся где-нибудь на тропинке лошадиной челюсти или до подброшенного в крапиву яйца-болтуна — все это были ведьмины штучки; они валялись до тех пор, пока сами собою не исчезали, словно их и не бывало. Витень из спутавшейся ржи просто-напросто со всех сторон обкашивали, и так он стоял, покуда осенний ветер не погнет и не сломает колосья, а птицы не выклюют все зерна. Ведь той твари, что летает по воздуху либо в воде живет, не страшны ни колдуны, ни ведьмы.

Так вот жили и сражались со своими напастями замшельские мужики и их жены. С одной бедой и не столь бы трудно управиться, но как быть, коли навалится их на тебя чуть ли не целый воз? Вот уж где горе так горе! Когда в печи раз за разом подгорает хлеб, коровы одна за другой скидывают, у овец среди зимы лезет шерсть, боровы болеют крупкой, когда ребята вповалку валяются в жару и надсадно кашляют, а пиво скисает и под мартынов день и под рождество, — тут и дитя малое поймет, что в доме, а может, уже и во всем селе орудует нечистая сила и что остается лишь одно-единственное средство от наваждения. Кому-нибудь из замшельских мужиков надобно объехать всю округу Большого леса, найти цыган с медведем и упросить их, чтобы немедля отправились в Замшелое. Ведь медведь приносит счастье и творит чудеса. Ежели он обойдет все углы и закоулки, то всякая нечисть сгинет и под кровом вновь воцарятся мир и лад. Так оно было и в ту зиму, но тут, по сути дела, только начнется рассказ трех старожилов о самом Замшелом и о живших в нем пареньках.

Такой снежной и суровой зимы в Замшелом не помнили даже старики.

До глубокой осени ни снежинки не выпало, еще на мартынов день стояла такая теплынь, что озимая рожь поднялась выше щиколотки. Капусту сняли и заквасили только к андрееву дню; о ту пору клены сбросили последние листья, так и не дождавшись заморозков. Куры опять стали нестись, овцы наплодили ягнят, а ведь обычно их ждали только перед самой масленицей. Почти что за месяц до рождества лесная речка бурлила, точно весной.

В Замшелом даже малые дети понимали, что все это не к добру. На женских сходках только и разговоров было, что о дурных снах, предвещавших беду. Мужики уже выпили все доброе пиво, выкурили крепкий табак и просто голову ломали: за что бы взяться? Распахивать осенью землю среди замшельцев почиталось величайшим неразумием: ведь земля-то все равно слежится и станет твердой, как точило, — проборони этакую весной, попробуй! Вроде надо бы свезти в ригу лен, хлеб-то уже обмолочен, колосники пустуют. Но куда его тут по теплой погоде мять? Треста сыреет, и колотушка ее не берет: бьешь-бьешь — хоть всю льномялку в щепу расколоти.

Но вот недели за две до рождества наступили холода, без ветров и слякоти, как бывало прежде, а за одну ночь все вокруг будто в ледяные клещи зажало. Под вечер речка умолкла, озерцо на заливном лугу покрылось льдом, гладким, как стекло; поутру еще в потемках ни одного мальчишки дома не сыскать, и матери, что-то пряча за спиной, грозно поглядывают в дверную щель, дожидаясь минуты, когда можно будет поучить уму-разуму этих неугомонных озорников.

Небо нависло свинцовой крышкой, но в воздухе не было ни ветерка и ни единой снежинки. Три дня кряду мороз все крепчал, на четвертый стали подымать вороты кожухов и шубеек, даже когда пробегали по двору до конюшни покормить лошадей. На пятый день все окошки заморозило наглухо, трубы дымились допоздна, вороны опускались на крыши, чтобы хоть как-нибудь обогреться, в хлеву окаменел навоз, у колодцев наросли ледяные горки.

Две недели стоял такой трескучий мороз, что в Замшелом вышли все запасы дров. После праздников мужики, пыхтя и то и дело оглядываясь, побежали в засохший ельник по дрова. Да уж какая тут рубка, коли полушубок не скинешь, а на руках по две пары рукавиц. И что это за возка на телегах! Только колеса поломаешь да лошадь загубишь. Нет, замшельские мужики не привыкли дурака валять. Не прошло и трех дней, как все воротились домой, и теперь уж ни лаской, ни бранью женам не удавалось выгнать их за порог. Малость нарубили — и хватит; а свезут мальчишки, им-то полегче скакать по растреклятым корневищам да буграм, и, коли прихватит морозцем, не беда: озорство из головы повышибет.

То ли дело большие заработки в Черном лесу. Туда бы можно уже пойти и работа стоящая, да ведь кто же в здравом уме из дома вылезет при этакой ледяной стуже… Надо бы еще повременить. Вот как снег выпадет, мороз поослабнет, тогда в самый раз — не придется людям идти на верную погибель.

Так сидели замшельские мужики по домам и ждали, когда уймется мороз и можно будет идти на заработки. Табак давным-давно выкурен, пиво выпито, про войны, воров и лошадей все переговорено — выходит, и собираться мужикам больше не к чему. А поэтому они прохлаждались дома: либо на кровати полеживали, либо под ногами у хозяек путались, так что женам некуда было приткнуться — ни тебе у соседки посидеть, ни путным словом перекинуться. Если и встречались где-нибудь ненароком две соседки, то разговор между ними шел примерно такой:

— Доброго утречка, сестрица! Как живешь?

— Здравствуй, здравствуй! Да так… А ты?

— По-старому. Скажи-ка, твой еще не надумал?

— Какое там! Ума не приложу, что будет, когда мясо поедим!

— Мясо! Моему гороховую похлебку подавай! А где я горохом разживусь? Что, он у меня в закромах растет? Чистое наказанье, милая!

— А то как же, хорошая моя, а то как же!

До чего же милыми и хорошими казались они друг дружке, когда заводили речь о мужьях! Такие же разговоры вели и остальные замшелки, с той лишь разницей, что вместо мяса и гороха иной раз упоминались густые щи с крупой и печеная картошка.

Но вот в середине января как-то ночью выпал снежок. Воротясь из хлева, женщины возвестили об этом так радостно и громко, что даже ребятишки проснулись и завертели головами. Мужчины повылезли из своих убежищ и высунули нос на двор. И впрямь земля белая, но только чуть припорошена. Разве это снег? И мороз почитай что не убавился. Однако ж слово есть слово… Весь день замшельцы занимались сборами в дорогу: натачивали топоры, правили пилы, пеньковой веревкой чинили лапти, проверяли, что положено в туеса, что в торбы. Жены бегали по соседям посмотреть, какие припасы даются там в дорогу и в каком количестве, хватались за штопку и чинку, пришивали пуговицы, колотили вальком мужские рубахи, чтоб помягче были.