Геннадий Михасенко - Пятая четверть

— В дядю?

— Конечно.

— Тогда все, тогда я сегодня же еду в Братск! — воскликнул Антон. — Раз я дядя — вы мне не указ!.. Где мой рюкзак? — И он нарочито широким шагом, показывая, что его заявление совершенно серьезно, направился в свою комнату, держа, однако, голову вполоборота и с опаской прислушиваясь, что там, какие возгласы раздадутся позади. Он, как выстрела, боялся оклика.

— В кладовке чемодан и твой рюкзак, — сказала Зинаида Павловна, и Антон в самом деле вздрогнул, как при выстреле.

От пережитой внезапной радости, от непривычных слез мать, казалось, устала и с какой-то грустной покорностью смотрела на сына.

— Ну, мам, я еду? — спросил он вдруг ослабшим голосом, уже чувствуя, что да, он едет.

— Ой, боюсь, ой, не знаю! Но что делать, если и внук включился в заговор, — вздохнула Зинаида Павловна и тут же встряхнулась и добавила своим обычным энергичным голосом: — Надо поздравить их, отвезти гостинцы и подарки этим зеленым родителям… Александр Леонидович — подумать только!.. Антон, ты едешь завтра. Найди Ленино письмо с описанием дороги!..

Ночью Антон ворочался, не в силах уснуть, думая о том, что завтра в его жизни открывается новая, пятая четверть, которая не значится ни в каком табеле, за которую не выставят никаких оценок, но которая между тем может оказаться важней и выше всех табелей и оценок.

Антон лежал на верхней полке и, уткнув острый подбородок в ямку слабо сжатого кулака, смотрел в окно, но ничего не видел, кроме размазанных цветастых мельканий. На него опять нахлынуло то щемящее настроение, которое, возникнув еще на перроне, при расставании с родителями, нет-нет да и пронизывало его своим током. Необычность его состояния объяснялась не тем, что он попал в круг чужих людей, в шаткий неуютный мир вагона со всякими неожиданностями по сторонам, нет, все это Антон уже испытывал. Странность была в том, что он оказался здесь один, один-одинешенек. Ничего в отдельности он не боялся: ни крушения поезда, ни попутчиков, ни того, что у него украдут чемоданчик или баульчик с едой — ничего, но в общем-то какая-то тревога витала над ним. Как если бы его, словно ракету, запустили с Земли к далекой планете, напичкали сполна различными программами, и вот он летит теперь, бедный, не видя ни Земли, ни той планеты, а впереди еще парсеки да парсеки, и кто знает, верен ли расчет, не хрустнет ли какой винтик в двигателе и не унесется ли космонавт куда-нибудь на задворки вселенной?..

И сквозь всю смутную тревогу проступало опасение, что Леонид не встретит его. Бывает же так. Или телеграмма, отправленная с вокзала, затеряется, или почтальонша заболеет. Значит, самому придется разыскивать его. И Антон время от времени ощупывал в карманчике у ремня твердый квадратик вчетверо сложенного письма, где было все: и адрес, и номер автобуса, каким ехать с вокзала, и на какой пересаживаться, и где сходить. Читая Эдгара По, глазея в окно, Антон нет-нет да и задумывался.

Спутники же, бородатый парень Матвей, работавший на ЛЭП, то есть на линии электропередач где-то под Братском и сейчас возвращавшийся из отпуска, и молодая женщина, Светлана Петровна, ехавшая к мужу в Якутию, не тормошили его попусту, точно понимая настроение Антона.

От внезапного грохота Антон очнулся. В глазах замелькали сплетения мостовых решеток, а под вагоном разверзлась пропасть с матовой водной гладью на дне.

Матвей в красной майке, врезавшейся в плечи, прервал какой-то рассказ, привстал и некоторое время смотрел вниз, прижавшись лбом к окну, потом сел, постучал казанками пальцев по стеклу и заметил:

— Вот такой же мост сейчас в Братске разбирают — под затопление попал. Громадное будет море.

Прогремели мостовые фермы, и тотчас за окном, заслоняя небо, вырос рыжий откос. Антон прищурился, как это у него всегда получалось, когда в голове рождалась дельная мысль, повернулся к Матвею, сидевшему внизу, и спросил:

— А в самом Братске вы были?

— Бывал. Правда, редко, набегами, когда вдруг тоска заберет смертельная. У нас ведь ни кино, ни, извините, девушек на трассе нет. Из развлекательного — одни газеты, которые еще Петр Первый печатал. А что они, газеты? Грузимся на трехтонку, разнюхиваем, где вечер, — и туда.

— А такую улицу знаете — Вторую Строительную?

— Вторую?.. Наверно, после Первой. А ты что, пропасть боишься?

Нет, но… Так. Вдруг не встретят.

— Встретят, — уверил Матвей. — А нет — прикатывай к нам на ЛЭП. Дадим тебе монтажный пояс, робу — и лезь на мачту. Домой циркачом вернешься. Чарли Чаплином!.. Познакомим с косолапыми. Они у нас частые гости. Я вот раза три сталкивался. Последний раз — осенью… Прибыли к нам геодезисты, двое молодоженов. Он — с этим, как его… с теодолитом ходит, она — с рейкой. Возьми девчонка да и подверни ногу. Сергей, парень-то, — к бригадиру нашему: мол, помоги. А тут я на глаза попался: ступай, говорит, потаскай рейку. А рейка вот такая, раз в два выше меня. Бродим мы с Серегой по тайге — курорт… И вот установил он свою треногу в распадке, я на указанный бугорок потопал. Ставлю рейку и поворачиваюсь. Серега уже припал к трубе, согнулся и целится. А за ним медведь стоит!

— Ой, — вскрикнула женщина, и Антон услышал, как всплеснулись ее ладони.

Да он и сам чуть не ойкнул.

— Да, стоит медведь… Я только рот разинул и не знаю, что делать. А Сергей рукой помахивает: мол, прямей держи рейку. Какое тут прямей! Я ее совсем опустил и давай ему знаки делать: мол, оглянись. Не понимает. Потом, видно со злости, выпрямился да и задел того друга — оглянулся. Оглянулся и сразу — нырь под теодолит. И сидит там. А медведь на задних лапах шагнул ближе, понюхал прибор, носом трубку повернул и давай нализывать. Что Серега исчез — он и внимания не обратил. Чую, дело плохо. Изгрызет инструмент или опрокинет и растопчет вместе с геодезистом. Поднял я рейку да с криком — вниз. Увидел он меня, этакую бородатую образину, рявкнул — и ходу, в бурелом. Вот как случается-то, а ты боишься в городе заблудиться, — задрав к Антону бороду и тряся ею, закончил Матвей.

— Да нет, я ничего, — со смешком ответил Антон.

Поезд петлял по косогорам осторожно, словно не доверял рельсам. То наплывал срез огромной выемки с бурыми прослойками вековых отложений, то вдруг раскрывалась глубокая лещина, полная сумрака и точно подгорелых деревьев, на которых, висело нечто похожее на сухую болотную тину — ну, прямо Кощеево царство, Не хватало только черепов, насаженных на вершины, да кружащих над ними черных воронов.

На станции Вихоревка Матвей простился, а через несколько часов в коридоре послышалось: «Братск! Братск!

Сходило много народу. Антона подхватило и по дощатому узкому перрончику понесло к маленькому вокзалу с названием «Братское Море». Затертый чемоданами и сумками, Антон тянул шею и прислушивался, не пробьется ли сквозь суматошный гвалт родной оклик: «Анто-он!» Но ничего нельзя было разобрать. Передние вдруг замешкались, зашумели громче. Поток сжался, замер на момент и хлынул вспять. Пассажиры полезли обратно в вагоны, кляня белый свет.