Владимир Кобликов - Берестяга

— Просто я полюбил тебя, Берестняков. И мне очень обидно, что ты сам себе делаешь зло. Как ты в глаза отцу посмотришь, когда тот узнает о твоем слабодушии?

— Так и посмотрю. Всыплет разок, другой, а потом отойдет.

— А жить неучем как станешь?

Прохор отвернулся, давая понять, что не собирается дальше разговаривать на эту тему.

— Я сейчас у Тани был, — сказал будто бы ненароком Лосицкий.

Прохор резко обернулся. Саша заметил в глазах его нескрываемый интерес, удивление.

— Все болеет?

— Лучше ей, — Лосицкий помедлил, а Прохор все ждал, что еще скажет о Самариной очкарик. — Привет тебе просила передать. И еще говорила… Если Прохор, сказала, не будет ходить в школу, я ему больше не друг.

— Врешь?

— Не вру. Вот записка от нее.

Прохор взял записку. Хотел тут же прочитать ее, но поспешно сунул в карман и стал прощаться.

Он сделал несколько шагов и вдруг вспомнил о зайцах. Остановился и закричал Лосицкому:

— Саня! Постой.

Лосицкий остановился. Прохор подбежал к нему. Торопливо отвязал трех зайцев и протянул их Саше.

— Два вам на всех «иностранцев», а этого отдай Тане. Ладно?

Лосицкий пытался протестовать, но Прохор и слушать его не хотел.

— Бери, говорят! Я этих беляков каждый день таскать могу. А кто у нас подарков не принимает, тот зло таит.

Удивленный и растерянный, Лосицкий остался стоять на дороге с зайцами в руках, а Берестяга побежал на главную улицу. Он торопился домой, чтобы прочитать Танину записку.

«Проша! Меня очень огорчает, что ты не ходишь в школу. Мама сказала, что о тебе говорили на педсовете. Если ты сейчас не станешь посещать школу, то тебя оставят на второй год. И тогда мы будем учиться в разных классах.

Мама говорит, что ты не ходишь в школу из-за истории с вещами. Глупенький. Ты же — не бабушка. А твоя доброта и доброта твоего дедушки всем известна. Спасибо вам. Марьюшка нам все рассказала. Все, все.

Я поправляюсь. Скоро смогу заниматься.

У нас с мамой большая радость. Мы наконец-то получили письмо от папы. Папка жив. Он был тяжело ранен. Лежал в госпитале. А сейчас снова на фронте. Я — самая счастливая на свете… Заглянул бы к нам, Проша. Очень буду тебя ждать. Придешь? Таня».

Прохор несколько раз перечитал записку, а хотелось читать еще и еще. Так и написано: «Очень буду тебя ждать».

Берестяга даже подпрыгнул от счастья. Блаженно и глупо улыбаясь, припустился он к дому.

Бросил лыжи в сенях и прямо в маскхалате, не обмахнув валенки, вбежал в хату, крикнул:

— Дед, ты дома?

Дед сидел на лежанке.

— Ослеп ты, малый, что ли?

— Дед, я завтра в школу пойду!

— Молодчина.

— Дед, а Танин отец тоже жив!

— Откуда знашь?

— Не знал бы, не говорил. Вот записка! — И Берестяга прочитал деду Танину записку.

Дед Игнат все понял. Заулыбался. А улыбку, чтобы внук, чего доброго, не обиделся, старик прикрыл рукою и сделал вид, что расправляет усы.

Давно у деда Игната не было так хорошо на душе.

— Непременно сходи к Тане. Хорошая она девонька. Чай, и не сыскать лучше-то. Сходи, Проша, сходи, внучок.

— Дед, а если сегодня?

— Что ж, можно и сегодня. Принеси водицы с колодца, дров на утро и ступай… Принарядись и ступай, — дед посмотрел на двери и поманил Прохора. — На погребице под ящиком с плотницким инструментом сало у меня припрятано. Возьми, отнеси им. И яблочек моченых расстарайся. Учить тебя не надо. Сам знаешь, как.

— Дед, ты самый лучший дед на земле.

— Ну, ладно тебе, ладно… Одного косого-ти только лупанул?

— Четырех.

— Где же они?

— Двух — «иностранцам», а одного нашим. — Прохор смутился.

— Ну, ладно, ладно, — опять повторил дед Игнат. — Ступай по воду. Не теряй время.

Прохор скинул маскхалат, забрал в чулане ведра и пошел на колодец.

Вернулся быстро. Запыхался… Вылил воду в бак и собрался выходить из дому. Тут его окликнул дед:

— Проша!

— Ау.

— Проша, а догнать-то осилишь?

— Осилю. Осилю, дед.

Таня была дома одна. Наталья Александровна еще не вернулась из школы. Марьюшка ушла к соседке разжиться закваски для хлеба.

Прошка долго стучался. Но в сени никто не вышел. Тогда он зашел в хату и остановился у порога. Таня, услышав, что кто-то вошел, спросила:

— Мамочка, это ты?

Прохор оробел.

— Кто там?

— Это я, Берестяга.

— Проша? Иди сюда!

Он разделся и осторожно, словно по стеклянному полу, прошел за перегородку, где лежала Таня.

— Здравствуй, Проша… Садись.

— Я и постою.

— Тебе надо скоро уходить?

— Нет. Сколько угодно могу побыть…

— Страшная… я стала? Да?

— И вовсе нет, — запротестовал Берестяга. — Ты всегда красивая.

Он и сам не знал, как произнес эти слова. Таня тоже смутилась.

— Ты очень добрый, Проша.

Он еще больше смутился от ее ласковых слов.

Таня стала расспрашивать об охоте.

О лесе, о зверях Берестяга знал не меньше любого опытного охотника. Его учителями были не только отец, дед Игнат, Скирлы, но и сами звери.

Он не ожидал, что Таню может так заинтересовать охота. А она слушала его внимательно-внимательно.

Пришла Марьюшка. Поздоровалась и ласково ему улыбнулась. Прохор невольно подумал: «А я, дурак, ей фиги показывал… Все из-за бабки. Темный она человек».

Прохор даже вздохнул.

— Ты что, Проша?

— Так просто… Скоро поправишься?

— Теперь скоро. Фельдшер говорит, что дней через десять можно уже будет на улицу выходить. А ты пойдешь завтра в школу?

— Пойду.

— Молодец. — Таня протянула свою худенькую, бледную, словно в ней не было ни кровиночки, руку и слабо пожала руку Прохора. — Молодец, Проша. Знаешь, что я придумала? Приходи ко мне учить уроки. Я ведь тоже отстала. Вместе и будем догонять. Хочешь?

— Я-то хочу. А Наталья Александровна не заругается?

— Мама? Что ты? Мама тебя очень любит.

Прохор засобирался домой, как только пришла из школы Наталья Александровна.

— Посиди, — попросила Наталья Александровна. — Я ведь тебя давно не видела. Как дедушка себя чувствует?

— Отпускает болезнь.

— Собираюсь все его навестить, да… да вот, ни одной минутки свободной нет. Передай, пожалуйста, дедушке мой поклон и скажи, что мы никогда не забудем того, что он для нас сделал. И тебе, мальчик мой, спасибо. — Наталья Александровна подошла к Прохору, обняла, прижала его голову к груди и стала ласково гладить по голове.

Прохору на мгновение даже показалось, что это объятие матери. Он замер и закрыл глаза. Точно так же его гладила по голове мать. Тоска холодным острым лезвием вонзилась в сердце. Словно почувствовав это, Наталья Александровна тихо заплакала.

— Не надо, мама, — попросила Таня, — не надо.

— Не буду. Это я так. — Самарина отошла от Прохора.

— Мамочка, Проша завтра в школу идет.