Юрий Качаев - Таёжка

Таёжка подошла к отцу и шепнула на ухо:

— Спой. Ну, ту песню… нашу.

Василий Петрович кивнул и взял гитару. Первые аккорды прозвучали тревожно и грозно:

И жёсткие мужские голоса отозвались с угрюмой удалью:

Пели задумчиво, со сдвинутыми бровями. И Таёжка вдруг подумала, что её отец когда-то вот так же сидел с друзьями в партизанской землянке, а вокруг летала смерть. И партизаны пели, веря в победу:

Василий Петрович не любил вспоминать о войне, но иногда что-то наводило его на думы о тех нелёгких днях, и он рассказывал дочери про своих боевых товарищей, рассказывал скупо и сдержанно, а потом целую ночь ворочался в постели и курил…

С полуночи гости стали расходиться. Василий Петрович провожал всех до калитки и просил заглядывать почаще.

Утром, чуть засветало, отец разбудил Таёжку и приложил палец к губам.

— Тише. В лес с нами пойдёшь?

— С кем? — не поняла спросонья Таёжка.

— Ну, со мной и с вашими ребятами.

— А что, таксаторы уже приехали?

— Да. Ещё вчера.

Таёжка встала, на цыпочках прошла к умывальнику, потом оделась и заглянула в горницу. Мать ещё спала, разметав по подушке густые ореховые волосы. Во сне она чему-то улыбалась. И Таёжке очень захотелось крепко-крепко прижаться к матери и зажмуриться.

— Не буди её, — шёпотом сказал отец. — Пусть отдыхает с дороги.

Василий Петрович взял карандаш и нацарапал на листке бумаги:

«А засоням — позор. Жди нас к ужину. Очень голодных. Целуем. Василий. Тая».

Василий Петрович прихватил с собой ковригу ржаного хлеба, большой кусок сала и несколько луковиц. Потом они вышли на улицу, осторожно прикрыв за собой дверь.

Во всех концах деревни горланили петухи; во дворах слышался звон тугих молочных струй, хлеставших в подойник, и негромкие окрики хозяек: «Да стой же ты, окаянная!»

От реки тянуло туманом. Где-то высоко в небе, в алеющих облаках, невидимый звенел жаворонок.

Мишка уже проснулся.

Он сидел на крыльце и выстругивал новое берёзовое топорище. У ног его лежал Буран, уставившись на хозяина влюблёнными глазами.

— Отправляемся? — Мишка стряхнул с колен стружки и поднялся. — Я сейчас мигом ребят соберу. И за Сим Санычем сбегаю. Он у тётки Дуни остановился.

Через несколько минут Мишкина четвёрка уже стояла у ворот.

Мишка критическим оком оглядел своё подразделение и отправил Курочку-Рябу домой:

— Надень рубаху потолще. А то с тобой греха не оберёшься.

Потом, сладко зевая, пришёл Сим Саныч, и весь отряд отправился к парому.

Перевозчик дед Игнат пристально поглядел на Мишку и сказал:

— Этого идола не повезу. Ша. Он у меня лодку спёр.

— Новости, — сказал Мишка. — Я же её вернул.

— Всё одно не повезу. У-у, оболтус!

— Дед — летом в шубу одет, — засмеялся Мишка. И, сняв штаны и рубашку, бросил их Генке Звереву.

— Кузьмич, холодно, — предупредил Сим Саныч, но Мишка уже ступил в воду и, рыча, поплыл к другому берегу.

Прежде чем паром успел отчалить, белая Мишкина голова уже мелькала посредине реки.

От парома к зимовью Василия Петровича вела узкая мозолистая тропка. Впереди шёл Забелин, замыкал шествие Генка Зверев. Он по привычке что-то жевал и с тихой грустью размышлял о том, что вот мать печёт сейчас пироги с морковью, а его, Генки, дома нету. Если бы не Курочка-Ряба, Генка ни за что не потащился бы в тайгу. Но дружба есть дружба.

В зимовье уже хозяйничали трое таксаторов. Все они были молодые и все бородатые: для солидности. Один из них, видимо начальник, кудрявый черноглазый парень, похожий на цыгана, спросил:

— Это и есть пополнение?

— А что? — Василий Петрович оглянулся на ребят. — Пополнение первый сорт. Гвардейцы!

— Дяденька, а вы цыган? — поинтересовался Генка Зверев.

— Нет, тётенька, — серьёзно ответил черноглазый. — Я абиссинский негус. Честно. Чтоб мине вже украли!

Все засмеялись, и черноглазый тоже. Потом он протянул руку Сим Санычу:

— Виктор Крюков, таксатор. А это Иван и Женька, практиканты.

— Максим, — сказал Сим Саныч. — Снегов. Духовный пастырь вот этих анархистов.

— А меня тоже Виктором звать, — похвастался Курочка-Ряба.

— Да ну? — усомнился Крюков. — Быть того не может.

— Почему это не может?

— А ты сам догадайся. Виктор по-латыни означает победитель. Понял?

Курочка-Ряба, конечно, понял намёк на свою мускулатуру и надулся. Но, когда Крюков достал из планшета большую карту, испещрённую какими-то значками, Витька сразу же забыл про свою обиду.

Все склонились над картой.

— Отведём вам для начала два квадрата, — сказал Крюков и торцом карандаша очертил эти квадраты. — Первый между Кураем и Казачкой. На восток до точки двадцать три-a. Там уже стоит наша метка. Вы, Снегов, пойдёте туда с группой из трёх человек. Другой участок — от Курая и до Моховой пади. Восточная точка сорок восемь-б. Это будет ваш район, Василий Петрович.

— У меня нет компаса, — сказал Сим Саныч.

— Женька, дай ему свой, — распорядился Крюков.

Через десять минут обе группы, прихватив топоры и пилы, отправились к намеченным квадратам. В группу Сим Саныча вошли Генка Зверев, Курочка-Ряба и один из братьев Щегловых. Остальные под началом Василия Петровича двинулись в сторону Моховой пади.

Весь май стоял прохладный, и комарья по утрам было мало. Густой кедровый лес ещё спал в зеленоватом сумраке, но меж стволов уже пробивались ярко-жёлтые изломанные снопы солнечного света. Где-то в стороне слышался цокающий посвист бурундука. Резко и хрипло, будто простуженные, кричали кедровки; бойко тенькали синицы да изредка крякал под ногами сучок.

Скоро свернули на оленью тропу, усеянную чёрными орешками помёта. Тропинка заметно спешила под уклон, на косогорах кое-где стали попадаться берёзы. Здесь, на тёплых суглинках, буйно шли в рост царские кудри, кукушкин горицвет и лесные тюльпаны — саранки. Окрестные кусты то и дело стреляли тетёрками.

— Самые охотничьи места, — заметил Мишка. — Где берёзы — там и тетерев.

Немного погодя перед глазами ребят открылся тёмный лесистый провал. На самом его дне ещё голубели сугробы, и в них шумела стремительная бить талой воды, по-местному — снежуры.

— Ну вот и Моховая падь, — сказал Василий Петрович. — Отсюда и начнём.

Задание группы было такое: выяснить состав леса, срубить в квадрате несколько хвойных деревьев разных пород. На каждом дереве, определив сначала его возраст, нужно было подсчитать количество уцелевших шишек. По ним можно судить, каков будет прирост леса на ближайшие годы.