Юрий Качаев - Таёжка

— Уж факт, оторвёт, — подтвердил Колька.

И они помчались в село.

На улицах творилось что-то неслыханное. Тревожно и хрипло мычали коровы, ржали и свечами вставали кони, надсадно визжали свиньи; возле сельпо, сбиваясь в кучу, разноголосо вопила овечья отара. И только люди вели себя относительно спокойно. Перебрасываясь короткими фразами, они деловито таскали из домов сундуки, посуду, перины, мешки с мукой и как попало валили на телеги.

Весь этот рёв и суматоху покрывал низкий голос репродуктора:

— Товарищи, сохраняйте полное спокойствие! На помощь вам высланы вертолёты и катера. Все дети и старики должны явиться в школу, где их ожидают грузовые машины. Вещи и продукты с собой не брать. Будет организовано общественное питание. Не допускайте паники, товарищи.

— Вначале домой, — бросил на ходу Валега. — Забеги — и сразу ко мне.

Дома мать встретила Валегу с ухватом.

— Ну, где тебя черти носят? Всё сердце изныло, вот лихо-то на мою голову!

Валега взял у матери ухват, поставил в угол.

— Не шуми. Давай лучше помогу узлы собрать.

Пока они увязывали узлы, Тимофей крутился под ногами и приставал с расспросами:

— А уткам тоже уезжать? Мам, уезжать?

— Уезжать, отстань!

— И чего им уезжать? — недоумевал Тимофей. — Они вон как плавают.

Потом Валега вместе с Тимофеем потащил узлы на подводу, стоявшую у ворот. Сюда же носили вещи соседи, Мокеевы. Они трудились всей семьёй. Одна старуха Мокеиха безучастно сидела на завалинке и причитала:

— Господи, господи милосливый, конец света!

Ей, видно, хотелось перекреститься, но руки были заняты: в одной она держала патефон, а другой прижимала к груди икону.

— Господи, господи, конец света…

— Валька! — позвала из дому мать. — А как же поросёнок и куры?

— В лодку.

— Станут они в лодке сидеть!

— Станут, — уверенно сказал Валега. — Мы их в курятник посадим.

Куры зимой жили на кухне, в ящике, сколоченном из штакетника. Валега вытащил его во двор, поставил в лодку и заманил кур, насыпав зерна. Туда же засунули поросёнка. Оставалось снабдить их едой и привязать лодку к чему-нибудь основательному, чтобы не унесло водой.

Валега уже подыскивал верёвку подлинней, покрепче, когда во двор влетел Колька. Лицо у него было такое отчаянное и злое, что Валега спросил:

— Дома влетело?

— Чего «дома»! Ферма пропадает, а всем хоть бы что! Я директора спрашиваю, как же быть, а он: «Новую наживём!»

Колька чуть не плакал.

— Погоди, — остановил его Валега. — Ты по порядку. Разве её не вывезли?

— А кто вывезет-то! Ты выйди погляди, что на реке деется! Паром в одну минуту сорвало!

— Дела!.. — Валега задумчиво поковырял на ладони мозоль.

Школьная звероферма находилась по ту сторону реки, у Красного Бора, в получасе ходьбы от переправы. Совет звероводов решил, что там их питомцы будут чувствовать себя лучше, чем в селе: тишина да и к вольерам никто не липнет. Ферма, конечно, пока что не настоящая: всего пара чёрно-бурых лисиц да пара соболей. Но через несколько лет ей цены не будет. А главное, сколько было беготни и хлопот, сколько труда положено, прежде чем удалось выклянчить зверей у колхоза! Колхоз хоть и богатый, а на дармовщинку не разбежишься. Пришлось взамен вырастить две сотни кроликов да ещё сорок цыплят в придачу. И как сиял Колька, когда его назначили сменным завхозом фермы!

— Ладно, — сказал наконец Валега. — Помоги-ка мне вытащить курятник.

— Ты что это надумал? — закричала мать, увидев, как мальчишки вытаскивают кур из лодки. — А ну, поставьте на место! Потонет поросёнок, что жрать зимой будешь?

— Подымай, — сказал Валега.

Они поставили лодку на тележку и вывезли за ворота.

— Не пущу! — бросилась на улицу мать. — Пропадай он пропадом, поросёнок, а вас не пущу!

Валега пристально посмотрел на мать.

— Не пущу, — уже неуверенно повторила она и вдруг расплакалась.

— Ну чего ты в самом деле? — тихо и виновато сказал Валега. — Всё будет как надо.

Река ревела так, что можно было оглохнуть. Мутная, в белёсой клубящейся пене, она обрушилась на берега, сметая на своём пути штабеля брёвен, опрокидывая дома и постройки, захлёстывая низины и много километров вокруг. Вал шёл за валом, словно стада взбесившихся быков. Под их тяжёлыми ударами содрогались даже вековелые кедры, устоявшие не в одном половодье.

Обливаясь по́том, Валега и Колька подтащили лодку к реке. И тут неизвестно откуда взялся Тимофей.

Валега побелел.

— Ты почему не в школе? — заорал он, подступая к брату с кулаками. — Почему не уехал, я тебя спрашиваю?!

Тимофей что-то ответил, но рёв воды смёл его голос. Прогонять брата было поздно: он не успел бы добежать до села.

— Садись в лодку, толстый дурак! — крикнул Валега. — Живо!

Тимофей, как заяц, прыгнул в лодку и притих, вцепившись в борт обеими руками.

Лодку развернули носом к накатывающей волне, и Валега застыл на корме с двусторонним веслом.

Очередной вал хлынул на берег, на его хребте плясала грязная, рваная накипь; лодка крякнула, как живая, вздыбилась, тяжело взбираясь на волну, и ухнула вниз.

— Держись! — что есть мочи крикнул Валега и заработал веслом.

Минуя водовороты, лодка выползла на стремнину и медленно двинулась к противоположному берегу.

Сверху несло разбитые брёвна, доски, обломки бонов, кучи навоза, пустые бочки, плетни, вывороченные с корнем кусты и всякий хлам. Изредка в волнах ныряли раздутые, похожие на бурдюки туши животных.

На середине реки шум воды стал слабее, и Валега услышал, как Тимофей бормочет:

— Господи сусе, господи милосливый, конец света!

Наконец появились первые прибрежные кусты краснотала. Вернее, из воды торчали только их верхушки.

«Опоздаем, — подумал Валега. — Неужели опоздаем?»

Руки постепенно наливались усталостью, становились тяжёлыми и непослушными.

— Дай я погребу, — предложил Колька.

Они поменялись местами.

Раздвигая кусты, лодка неуклюже, как утюг, ползла в сторону Красного Бора. Ребят порядочно снесло, и теперь приходилось грести против течения. Скоро Колька выбился из сил, и весло опять взял Валега.

Изредка лодка натыкалась на большие деревья, и тогда в неё с веток мягко шлёпались мыши.

Тимофей дрыгал ногами и визжал, как поросёнок в мешке.

— Не ори, не съедят! — цыкал на него Валега. — Взяли тебя на свою шею.

Потом стали попадаться копны сена. Издали они походили на казачьи папахи, нечаянно обронённые в реку. Покачиваясь, копны проплывали мимо, на них сидели взъерошенные грязно-серые вороны — отдыхали. Валега подумал, что сено, видно, несёт с лугов у Красного Бора. Значит, и там уже вода.

Предположение оказалось верным. Они добрались до поляны, где стояли вольеры, ни разу не выбираясь из лодки. В первой вольере было сухо. По ней, как угорелый, метался старый лисовин Борька. Бурая с седой остью шерсть стояла на нём дыбом. А лисица, упёршись передними лапами в проволочную сетку вольеры, устало и хрипло выла. Она должна была на днях ощениться.