Владимир Добряков - Шумный двор

— Это оказалось не так уж трудно, — продолжал Саша. — Я написал Мише, и вот — получил от него письмо.

— Можно посмотреть? — почему-то шепотом спросила Лена.

— Конечно… Только ты, пожалуйста, не сердись. Честное слово, я попросил Мишку узнать лишь адрес, а он вообразил себя Шерлоком Холмсом.

Саша подал конверт, на котором номер его квартиры был написан так, что и это письмо вполне могло бы оказаться в почтовом ящике Лены.

— Давай прочту, — сказал Саша. — Почерк у него — хоть секретные донесения пиши…

— Нет, я сама. — Лена торопливо вынула письмо. Вот что она прочла, с трудом разбирая замысловатые Мишкины каракули:

— «Здравствуй, Сашок! Задание твое выполнил на 200 процентов! Да и какое это задание — узнать адрес! Пустяк. Взял телефонную книжку, и готово: Дмитренко А. И. Улица Репина, дом 98. Я даже разочаровался. А потом думаю: а что это — А. И.? Может, и не Андрей Иванович вовсе, а какой-нибудь Алексей Игнатьевич. Решил проверить. Набрал номер и спрашиваю: «Алексей Игнатьевич дома?» А какая-то женщина отвечает: «Здесь такой не проживает». — «Как, говорю, не проживает? Дмитренко Алексей Игнатьевич. Он банщиком работает». Она, конечно, засмеялась: «Дмитренко действительно проживает, только зовут его не Алексей Игнатьевич, а Андрей Иванович. И работает не банщиком, а инженером». — «Извините, говорю, значит, ошибка».

Положил трубку, а потом думаю: а вдруг совпадение? В городе, может, сто Дмитренко живет, и пять из них Андреи Ивановичи. Решил проверить. Хотел снова набрать номер, а потом опять думаю: нет, не годится. Какой же разведчик поступит так неосторожно! Тогда отправился по адресу. Захожу во двор. Кидаю пристальный взгляд налево, направо, замечаю восемь характерных деталей. А самое главное — малышей в песочном ящике. Подхожу к пацанам и говорю наугад: «Эй, хлопцы, кто из вас Дмитренко?» Поднимается один, лет шести, вытирает о штанину руку и подает мне: «Я — Дмитренко. Зовут Валера». — «Здорово, говорю, Валера!» — «Здорово!» — отвечает. «Как, говорю, жизнь молодая?» — «Жизнь, отвечает, хорошая. В детском саду карантин». Забавный малец. Серьезный. Разговорились. Дал ему Алькиным пистолетом пострелять, ну, он мне все и выложил. Отец работает инженером. Ему 44 года. Сходится. Ни братьев, ни сестер нет. Только мать и отец. Квартира у них № 4.

Ну, будь здоров, Сашуха! Если нужно еще что, напиши. Мигом разведаю».

Опустив голову, Лена с минуту сидела молча.

— Ты расстроена? — не выдержав, спросил Саша.

— Не знаю… — Она вздохнула. Потерла руками лоб. — Я не знаю. — И она опять задумалась.

— Так ты напишешь ему? — нарушил молчание Саша. — Адрес теперь есть. Почему не написать?

— Попробую, — неуверенно сказала Лена.

Вечером, когда бабушки не было дома, она села к столу и на чистом листке написала сверху: «Здравствуй, папа». Папа… Какое странное слово. Папа. И почему — папа? Лучше «отец». Это скромней, строже. Она разорвала листок и написала на другом: «Здравствуй, отец».

Написала, задумалась, уставила глаза в одну точку… И потекли минуты. Что писать? О чем спрашивать? О том, что виноват или прав и как получилось, что решил оставить маму одну и уехал? А может быть, сразу об этом спрашивать нельзя?.. Наверное, нельзя… И захочет ли он вообще отвечать? У него новая семья, Валерик…

Так что же написать? Она посмотрела на чистый листок с единственной строчкой «Здравствуй, отец». А почему «здравствуй», а не «здравствуйте»? Конечно, это бестактно. Будто предъявляю на него какие-то права. Просто глупо!

И этот листок она порвала. Пододвинула третий, но так и не решилась ничего написать.

«Нет, — подумала Лена. — Не могу сейчас. Потом. Надо все хорошо обдумать».

С утра парило, как в бане. Красный столбик спирта в термометре подскочил кверху. А стрелка барометра клонилась к буре. В начале двенадцатого Костя через магнитофон объявил по всему двору:

— Внимание! Передаем срочную сводку погоды. Сейчас, по данным метеостанции, температура — 32 градуса в тени. Атмосферное давление — 735 миллиметров. В ближайшие часы возможны осадки и гроза.

Прогноз оправдался. В полдень с запада навалилась черная туча, и будто глухой заслонкой притворила солнце и голубое небо. Сделалось мрачно, жутко. Потом налетел ветер, зашумели тополя, заурчал вдали гром. А еще через несколько минут уже грохотало кругом. Сверкали молнии. Припустил крупный, тяжелый дождь.

А в пионерском клубе — сухо, уютно, чисто. Весело ребятам. Один читает книжку или листает «Крокодил», другой меряет силу. Этот какую-то игру, себе облюбовал. Володька наигрывает на балалайке. Возле Пенки, как всегда, — любопытные. Не перестают удивляться: девчонка лишь в пятый класс перешла, а в шахматы всех ребят подряд чистит!

На улице раскатисто громыхнуло. Даже стекла в рамах зазвенели. Грохот усилился еще оттого, что распахнулась дверь и в комнату вбежал Сенька Буратино.

— Сеньор! — глядя на него, сказал Володька. — Вы не можете потише стучать своими деревяшками?

Ребята захохотали.

Но Сенька и не подумал улыбнуться. Недобрым взглядом с порога оглядел всех. Губы под острым носом скривились.

— Веселитесь?

— А чего скучать! — сказал Лешка. — Можем и тебя развлечь. Философ, сыграй ему гопака. Пусть спляшет.

— Сами пляшите! Умники!

— Ты что, перцу наелся?

— Пошли вы…

— Ну-ну, полегче! — предупредил Лешка. — Чего шумишь-то?

— А то, что умники вы большие! Сейчас у Геры был…

— И что он? — усмехнулся Лешка. — Слезы льет?

— Слезы!.. Переживает человек. Понимаете?.. Довели!

— Так ему и надо!

— Обожди, Леша, — сказал Василек. — Так, говоришь, правда переживает?

— Еще бы! Бойкот объявили! Корреспонденту наябедничали! Сколько можно мучить? «Я, говорит, фильм о дворе хотел снимать, а они бегут от меня, как от чумного».

— Может быть, и в самом деле прекратим бойкот? — сказал Саша.

Обсудив, что и как, ребята согласились: верно, подержали за ухо и будет. Что он, бесчувственный? Деревяшка? Только Лешка, поджав губы, не проронил ни слова.

Василек вызвался тут же сходить к Гере. А чего ждать? Решили, значит решили!

По дороге к Гере Василек все придумывал, с чего бы лучше начать разговор. Но так и не придумал. Поэтому, как вошел в Герину комнату, так сразу и сказал:

— Говорят, кинокамера хорошая у тебя. Хоть бы картину маленькую снял. Вон любительские фильмы даже по телевизору показывают.

Гера, и без того удивленный приходом Василька, совсем растерялся.

— Так вы сами не хотите… А я-то могу. Пожалуйста…

Василек не умел хитрить. Он не стал тянуть волынку.