Николай Печерский - Важный разговор [Повести, рассказы]

Утром приехали машины и вместе с ними лесорубы. Машины привезли макароны, капусту, селедку, мороженое мясо и вообще все, что нужно в тайге рабочим людям.

Отец Алика разгрузил вместе со всеми машины, а потом собрал ребят, потер озябшие руки и спросил:

— Ну как, Коля, без происшествий обошлось?

Коля посмотрел по очереди на всех ребят — на Сему, на Сережу, на Алика, вытянул руки по швам и сказал:

— Все в порядке, товарищ бригадир!

Отец и мать поссорились. Таня думала, все будет, как у нее с Маринкой. Поссорятся, разойдутся в разные стороны, а потом подадут мизинцы и скажут: «Мирись, мирись, до свадьбы не дерись». У матери и отца так не получалось. Ссора росла и росла. Раньше мать называла отца Папа-Толя, а теперь стала называть Анатолием или даже по фамилии. Как будто он был учеником и получил двойку. У Тани в классе всех двоечников называли по фамилии.

Тане не разрешали называть отца Папа-Толя, хотя это в самом деле было так, а матери он вообще был не папой, а мужем. У Тани тоже было второе имя — Шлата. Так ее назвал отец. Вчера вечером он пришел с работы, снял с бровей пушинки снега и сказал:

— Здравствуй, Шлата! Мы с тобой еще не виделись.

Таня подала руку, заглянула отцу в глаза и неожиданно для себя сказала:

— Здравствуй, Папа-Толя!

Лицо отца вспыхнуло тихим радостным светом, но почему-то сразу погасло. Он ушел в свою комнату, зашелестел там чертежами. В коридор, покачиваясь на лету, выползла серая ниточка папиросного дыма.

Ссора случилась скорее всего из-за папирос. Отец по вечерам сидел за чертежами нового завода и без конца дымил своими папиросами. Однажды он уже рассказывал Тане про этот завод. Таня сидела возле стола и слушала.

В жизни Тани было много понятных и в то же время непонятных слов. Мать говорила отцу: «Мне надоело смотреть на твой затылок». Таня смотрела на затылок отца, когда он сидел за столом и работал. Затылок был как затылок: пострижен и побрит тонкой бритвой. Наверно, мать придиралась. Утром она шлепала по коридору своими тапочками и разговаривала сама с собой: «Опять табачищем воняет. Хоть из дому уходи».

Курить вредно. Это Таня знала. От табака развивается бронхит, туберкулез и такая болезнь, о которой даже говорить страшно. Об этом было написано в Танином учебнике. Таня положила на стол отца раскрытую книжку и подчеркнула строчки красным карандашом. На книжках писать нельзя. Но тогда отец мог ничего не заметить и не узнать про туберкулез и бронхит.

Отец прочитал книжку. Таня сразу догадалась. Между страничками лежал серый, упавший с кончика папиросы пепел. Два дня отец не курил. Таня пересчитала в пачке все папиросы. Сколько их было, столько и осталось. А теперь он снова дымит папиросой, чертит свои чертежи и, наверно, думает: почему это Таня назвала его Папа-Толя и почему в жизни все так получается…

Была зима, и были зимние каникулы. Мать куда-то ушла. В доме было тихо и пусто. На стене тикали часы. Таня прошла два раза по коридору, открыла дверь отца и сказала:

— Пора ужинать. Уже все готово. Только картошку надо почистить.

— Я сейчас… Одну минутку, — сказал отец.

Таня постояла еще немножко и сказала:

— Минута уже прошла. Я смотрю на часы.

Над головой отца вспыхнул несколько раз голубой дымок, будто его кто-то раздувал насосом, — пах, пах, пах.

Отец поднялся, взял Таню за плечо и пошел с ней на кухню. Они сидели там возле крана и чистили в два ножа картошку. Таня смотрела на отца. У него большие, думающие о чем-то глаза, на лице синеватая, похожая на дым щетинка. Наверно, от папирос. Отцу надо больше двигаться и дышать свежим воздухом. Так говорила сестра, которая делала ему укол.

Таня очистила картофелину, подумала и сказала:

— Теперь я буду заниматься с тобой зарядкой. У меня каникулы.

Отец не ответил. Видимо, не расслышал. С ним такое бывало: слушает, а сам смотрит куда-то вдаль. Мать уже делала ему замечание, говорила, чтобы он опустился на землю. Отец опускался, а потом снова улетал неизвестно куда. Они сварили картошку, разогрели котлеты и стали ужинать. Потом была ночь, потом в окошко заглянул и прилег на подушку возле Таниной щеки солнечный лучик.

За стенкой, в комнате отца, еще было тихо. Он там работал по ночам и там иногда спал. Таня надела тапочки и пошла на цыпочках к отцу. Из-под одеяла виднелся его нос и рыжая колючая бровь.

Таня открыла форточку. В комнату, обгоняя друг друга, полетели крохотные серебряные снежинки.

— На зарядку становись!

Отец поднял бровь и улыбнулся неизвестно чему. Наверно, своим снам, Тане и этим крохотным, тающим в тишине снежинкам.

— Станови-и-сь!

Они стояли друг против друга и делали зарядку. Руки вверх, руки вниз. Наклон влево, наклон вправо. Не задерживай дыхание!

Отец был высокий и худой. Таня посматривала на него и думала: «Ничего, теперь мы еще не то придумаем!»

Таня говорила это не зря. Во дворе, за сараем, она видела старую ржавую гирю. Отец будет упражняться с гирей и станет таким, как борец Поддубный. И тогда мать будет называть его не мужчинкой, а самым настоящим мужчиной. Она посмотрит на отца и скажет: «Теперь все в порядке. Я таких люблю. С мускулами».

Зарядку делали долго. Минут пятнадцать. Потом отец сказал, что уже поздно и надо идти на работу. Умывался он холодной водой, а съел все, что дали. Даже добавки попросил. Все были довольны — и отец и Таня. Только мать ничего не сказала. Но это и понятно, потому что это было только начало.

И вдруг полетело вверх тормашками и Танино настроение и вообще все. Таня вышла во двор проверить, на месте лежит рыжая гиря или нет, и тут увидела Вовку Серегина. Вовка шел навстречу Тане и размахивал хоккейной клюшкой. Шапка у него была на затылке, а сам он был весь в снегу.

— Стой, куда идешь!

Таня остановилась. Драчунов она не боялась и вообще никогда не плакала. Не боялась она и Вовки. Во рту у Вовки были «ворота» — то есть не хватало переднего зуба. Почему у Вовки были «ворота», на дворе никто не знал. Только Таня и Вовка.

Вовка был пустой, легкомысленный мальчишка. Он мстил Тане и, когда во дворе никого не было, задирался. Вовка подошел к Тане, расставил ноги буквой «Л» и сказал:

— Я про твоего папу и про твою маму все знаю…

— Катись, — сказала Таня. — Ты ничего не знаешь!

Вовка нахально улыбнулся:

— Знаю. Они разводятся.

Тане стало жарко. Будто ее кипятком обварили.

— Уходи! — крикнула она. — Если еще раз скажешь, я тебе еще один зуб выбью!

Вовка оглянулся по сторонам. Во дворе никого не было. На ветке сидела черная галка и смотрела куда-то в сторону. Вовка повторил свои страшные слова и снова нахально улыбнулся.