Яна Шерер - Мой внутренний Элвис

— Германия? — женщина со списками в руках останавливается около нас. — Ты Антье Шрёдер из Германии?

Я киваю.

— Ты у меня в списке, мы уже думали, что ты не приедешь! Элистер, пусти их!

Толстяк пропускает нас. И бормочет что-то про идиотов, которые хотят зарегистрироваться, хотя уже давно зарегистрированы, и про то, что он просто честно выполняет свою работу. Женщина проводит нас в комнату за сценой и показывает на пару деревянных скамеек, на которой сидят Элвисы всевозможных габаритов.

— Вы с собственным сопровождением? — она кивает на гитару.

Я киваю в ответ. Она ставит галочку в списке и говорит «ваш номер — 16», засовывает карандаш за ухо и уходит.

Мы с Нелли втискиваемся на свободное место около толстого Элвиса в синем костюме с блестками. Он поначалу вообще будто не замечает нас, а потом рывком поворачивается к нам и говорит:

— Вы — девчонки.

— Верно подмечено, — Нелли смеется.

Толстый Элвис поправляет бакенбарды. По щеке его скатываются капельки пота.

— Но вы же знаете, что Элвис был мужчиной.

— Вы имеете в виду, он и есть мужчина?

Я отвожу от него глаза и смотрю на Нелли. Она и вправду это сказала?

— Мы его недавно встречали.

— Ну конечно, деточка. Мы все тут его встречали.

Толстый Элвис качает головой, достает огромный белый платок и вытирает лицо. Его приклеенный бакенбард остается в платке.

— Мистер, — говорит Нелли, — вы потеряли бакенбард.

— Тебе кажется, ты суперостроумна, да, девочка? — он злобно смотрит на Нелли.

Потом глядит в платок, в котором застрял искусственный бачок, похожий на черную жирную гусеницу.

— Что же это, к чертовой матери…

— Тревор Джонс! — выкрикивает женщина со списком.

Он вскакивает, свирепо смотрит на нас и идет на сцену. Потом оттуда доносится низкий гортанный голос: «Ты свела меня с ума-а-а!»

— Да, так оно все и было! — мы с Нелли хохочем.

— Чего тут смешного? — около нас усаживается Элвис в военной форме.

Мы с Нелли переглядываемся. Кажется, на нас сейчас обозлится еще один Элвис.

— М-м-м, ничего, — отвечаю я.

Элвис смеется.

— Какого Элвиса вы будете представлять?

— Какого Элвиса?

Он кивает.

— Ну да, какого Элвиса? — он тычет себе в грудь пальцем. — Я изображаю военного Элвиса, а он, — парень кивает на Элвиса в другом углу комнаты, одетого в гавайскую рубашку и с цветочной гирляндой на шее, — Элвиса из фильмов. А вот этот, перед нами — Элвиса в самом начале.

Этот Элвис одет в черный пиджак, короткие брюки, белые носки и лаковые ботинки. Элвис в военной форме откидывается к стене.

— Если вам интересно мое мнение, то я скажу: уж слишком много Элвисов в концертных комбинезонах. Особенно в этом году — все просто забито ими. И когда они все поймут, что Элвис в концертном комбинезоне — это совершенно старомодно? Вы знаете, сколько было в мире двойников Элвиса, когда он только-только умер?

Парень напряженно глядит на нас.

— Ни одного? — говорит Нелли.

Элвис в военной форме качает головой.

— Тридцать семь по всему миру. А как вы думаете, сколько их было в девяносто третьем году?

Мы с Нелли молчим.

— Сорок восемь тысяч! Знаете, во что превратилась эта цифра в две тысячи десятом? — он задерживает дыхание. — Она превратилась, — шепчет он, — в два с половиной миллиарда двойников Элвиса! И почти все одеты в концертные комбинезоны!

Последнее предложение он почти выкрикивает, а потом придвигается к нам совсем близко.

— Хотите дружеский совет? Изображайте Элвиса в стиле госпел. Это настоящая рыночная ниша.

— Кэмдхауз, Мэтт! — выкрикивает женщина.

Элвис в военной форме встает.

— Удачи!

— Вам тоже! — говорит Нелли.

И он исчезает. Секунду спустя со сцены раздается «Muss i denn, muss i denn zum Städtele hinaus » — из «Деревянного сердца» Элвиса, припев которого тот пел по-немецки.

Я смеюсь.

— Два с половиной миллиарда двойников Элвиса! Почти каждый третий человек в мире имитирует Элвиса! К сожалению, нас с тобой лишь двое.

Нелли серьезно смотрит на меня.

— Ты хочешь сказать, тут проходит конкурс двойников? Он же называется конкурсом песен!

И хотя я утешаю Нелли, мне самой как-то не по себе. Если тут и вправду выбирают лучшего Элвиса, то мы пропали. Совсем пропали. Они закидают нас гнилыми бананами. Или еще чем похуже.

— У нас даже нет костюмов! — ноет Нелли.

— А вот и есть! — я роюсь в рюкзаке и достаю бесплатный пакет Элвиса. — Есть!

Нелли смотрит на все это скептически, но тоже достает свои очки и парик и надевает. Мы поправляем друг другу бакенбарды, и тут я вспоминаю про записку, которую мне дал Пит. Роюсь в рюкзаке и нахожу ее в самом низу, совершенно скомканную. Разглаживаю и протягиваю Нелли.

— Пой вот это.

Нелли читает.

— Что это?

— Пой, если мы это споем, то точно победим!

Нелли читает и качает головой, а потом женщина со списком выкрикивает: «Шрёдер, Антье!» Мы с Нелли смотрим друг на друга, встаем и идем на сцену.

Стоять на сцене перед сотнями людей — это то же самое, когда на тебя вдруг орет папа. Я впадаю в транс и вижу мелочи, которые совершенно не важны сейчас: к примеру, подставка для микрофона стоит чуть криво, а сцену не мешало бы подмести хорошенечко. Потом я говорю: «Вперед», беру Нелли за руку и иду в центр сцены, к микрофонам.

Кто-то протягивает мне кабель, чтобы я воткнула его в гитару. Мы с Нелли стоим у микрофонов и молчим. Странно, со стороны это всегда выглядит очень организованно — кажется, где-то сидит куча людей, которые подают музыкантам знак начинать, а на самом деле ты просто стоишь и мысленно даешь себе пинка, чтоб запеть.

Я смотрю на Нелли. У нее в руках записка Пита, она вся дрожит. Перевожу взгляд на зрителей. Они просто стоят и вовсе не выглядят недружелюбно — по крайней мере те, лица которых я могу рассмотреть, в передних рядах. Многие из них переодеты Элвисами, с бакенбардами и в солнечных очках, в костюмах с блестками, и я думаю поэтому: «Куда правильнее было бы, если бы на сцене было больше Элвисов, чем в публике, а не наоборот». И тут же вспоминаю, что сейчас-то как раз мы с Нелли те самые Элвисы, что стоят на сцене, и я ударяю по струнам.

И ничего не слышу.

Неужели гитару не подключили?

Я оборачиваюсь и вижу женщину со списком, она поднимает большие пальцы и улыбается — и поэтому я играю дальше. А потом Нелли поет. «…Я попал в ловушку, и не могу выбраться — запутался в колючей проволоке на границе…» «Статуя Свободы, неужели ты не видишь…» — подпеваю я и ныряю в песню. Я не слышу ни себя, ни гитару, но мне слышно, как поет Нелли, и этого вполне достаточно.

У нее очень красивый, чистый голос. Люди уплывают куда-то, я вижу только Нелли и слышу ее голос. Перед последней строфой я на мгновение поднимаю голову — на зрителей. Они тихо стоят, слушают и смотрят на нас.